согласовать время публикации и внести кое-какие изменения в работу. И, конечно, подписать бумаги о переводе Эффи из архитектурного колледжа в литературный.
– Конечно, – кисло подтвердил декан Фогг. – Я отдам распоряжения в деканат. А теперь оба убирайтесь с глаз моих.
Эффи сжала губы, и они с Престоном вышли из кабинета декана, миновали коридор и выскользнули из здания в прохладный полдень. Все вокруг заливал яркий солнечный свет, и Престон, глядя на нее, щурился за стеклами очков.
Поселившееся внутри напряжение наконец-то вырвалось наружу, и Эффи рассмеялась.
– У нас получилось! – воскликнула она. – Мы справились.
Они все же написали научную работу, позволившую ей перевестись в литературный колледж, и Престон исполнил данное несколько недель назад обещание и всеми силами защищал ее перед деканом Фоггом. Сегодня они заложили фундамент, на котором Эффи сможет построить новую жизнь.
Внезапно Престон заключил ее в объятия и поднял в воздух, немного покружил, а после снова опустил на землю. И покраснел, смущенный собственным поступком.
– Я думала, ты не романтик, – снова рассмеялась Эффи.
– Никогда не был, – ответил Престон, со щек которого еще не сошел румянец. – До тебя.
Теперь покраснела она и, прижавшись к нему, предложила:
– Думаю, это нужно отпраздновать.
* * *
Вернувшись в общежитие, Эффи поняла, что Рия недооценивала себя. На вечеринку, устроенную на скорую руку, пришло огромное количество гостей, спиртное лилось рекой, а на стене, прикрепленная с помощью ниток и шпилек, красовалась написанная от руки табличка: «Добро пожаловать домой».
Рия утащила Эффи и Престона в центр кухни и тут же засыпала его вопросами. Посмеиваясь про себя, Эффи молча наблюдала, как он, запинаясь, отвечал. Этот тест был не из тех, с которым могут помочь справиться прилежная учеба или природный ум.
Рия позаимствовала (стянула, как она призналась после двух порций выпивки) проигрыватель с музыкального факультета, и он, мягко касаясь иглой винила, играл пластинку за пластинкой. Услышав медленную песню, Престон взял Эффи за руку. Она опустила голову ему на плечо, и поскольку Престон тоже выпил несколько бокалов, они просто покачивались под музыку. Эффи лишь слегка расстроилась, когда песня закончилась.
После Престон встретил сокурсника из литературного колледжа, и Эффи впервые увидела его в своей стихии. Он вел себя намного терпеливее, чем тогда на утесах, в день их знакомства. Даже в ответ на заявление о том, что «Сны спящего короля» несправедливо оклеветали, приводил свои доводы в пользу обратного без тени самодовольства.
Эффи чувствовала, как вокруг вырастали стены, поднимались из земли, словно деревья. Но они не вызывали удушья. Новая жизнь постепенно обретала очертания, в ней появлялись окна и двери, так что больше не нужно было проскальзывать сквозь трещины, чтобы сбежать. Она могла уйти в любой момент – или остаться и навести порядок. Фундамент выдержит, в этом можно не сомневаться.
Через несколько часов они с Престоном вернулись в его комнату в общежитии.
Он тут же, даже не разувшись, рухнул на кровать. Эффи легла рядом, чувствуя, как тяжелеют веки. В окно струился лунный свет, чистый и яркий, как огонь маяка.
По ночам ей все еще бывало страшно. Раньше в углу комнаты возникала темная расплывчатая фигура Короля фейри в поблескивающей костяной короне, тянущего к ней бледные руки, а если все же удавалось заснуть, ее ждал мастер Корбеник с огромными руками и золотыми часами на волосатых запястьях. Теперь же сны наполняли зловещие картины тонущих домов и равнодушного бушующего моря.
И как всегда, Король фейри, в теле Янто или в своем собственном. В Хирайте она его победила, но уйдет ли он когда-нибудь навсегда? Закрывая глаза, Эффи до сих пор видела его образ. Призрак, задержавшийся в этом мире, все еще вызывающий страх и боль.
Пошевелившись во сне, Престон обнял ее за талию. Его сердце мягко билось у нее за спиной с постоянством накатывающих на берег волн. Здешние крепкие стены выдержат что угодно, не нуждаясь ни в железе, ни в рябине.
Эффи и Ангарад с помощью разума и зеркал доказали, что опасность в самом деле существовала. Эффи жила с ней, возможно, даже родилась, если верить в истории о детях-подменышах. Эта опасность казалась древней, словно мир. Но пусть фейри и чудовища существовали на самом деле, победившие их женщины были не менее реальны.
Экземпляр «Ангарад» остался под подушкой в комнате Эффи, но она мысленно процитировала давно выученные наизусть последние строки.
«Знаю, ты считаешь меня ребенком. А что ребенок может знать о вечности? Но в одном я не сомневаюсь: не важно, выживешь ли ты в океане, затеряешься в его бескрайних просторах или волны вынесут тебя обратно на берег, каждая из этих историй рассказана на языке воды, соли и пены. И моря, которое шепчет на ухо, как все закончится».
* * *
Сперва утро выдалось не слишком радужным. У Престона болела голова, Эффи ощущала слабость во всем теле, солнце казалось слишком ярким. Когда Престон попытался вытащить ее из постели, Эффи застонала и натянула на голову подушку. И только вкрадчивое напоминание о кофе заставило ее выползти из-под одеяла.
Без кофе было не обойтись. Они зашли в «Дремлющий поэт», взяли два бумажных стаканчика, и неторопливо двинулись с кофе в руках по улице вдоль озера Бала. Утро выдалось холодным, и дыхание вырывалось изо рта белыми облачками пара. Впрочем, солнце светило ярко, и лед на озере местами начал таять, обнажая тонкие прожилки синей воды.
Эффи поплотнее запахнула серое пальто. Она забыла ленту или, может, где-то потеряла вчера вечером, и ветер свободно трепал ничем не скрепленные волосы.
Остановившись у одной из смотровых площадок, они перегнулись через перила и стали наблюдать, как ленивое течение влечет лед по поверхности.
Позади них белокаменные здания университета отбрасывали широкие тени, огромные, как Аргантийские горы по ту сторону озера. Там лежала родина Престона, и Эффи кое-что вспомнила.
– Ты все рассказал матери?
– Я звонил ей вчера перед уходом. Конечно, она порадовалась за меня, но, думаю, все же немного расстроилась. Ей тоже нравился Мирддин. Несмотря на жизнь в Арганте, в душе она по-прежнему ллирийка.
Сразу после возвращения в Каэр-Исель Эффи отправилась в музей Спящих, не сказав об этом даже Престону. Прихватив одну из брошюр, она обошла склеп, разглядывая других Спящих, иссохших мужчин, чьи тела, согласно поверьям, удерживала от разложения магия.
Наконец Эффи замерла возле стеклянного гроба Мирддина и всмотрелась в спящее лицо, длинное и худое, ничем не примечательное, в морщинах и пигментных пятнах. Она видела его впервые в жизни.
Когда их