Рам устроили спарринг, но увидели меня и бросили это дело, словно я когда-то был против.
— Ну что, камрады, — сказал я, ставя на стол две бутылки «колы», купленные в областном центре, — подводим итоги сегодняшней торговли?
— Саши еще нет и Бориса, — проговорил Рамиль, смахивая пот со лба.
— У тебя новости есть? — спросил я у него.
Все расселись вокруг стола.
— Отца вызвал дрэк, — злобно прошипел Рамиль. — Говорит, чтоб забирал документы. Я, мол, рецидивист.
— А он?
— Послал его. Выгнать-то из школы сложно. А я не инициатор драки и ваще не виноват. Батя Дорика быканул, сказал, в суд на меня подаст. Мой отец оплатил козлу лечение, и они отстали. Короче, суда не будет, но на учет меня поставили.
— Ну а их-то закроют? — спросил Илья.
Все промолчали. Никто ничего не знал. Закроют, скорее всего, только шестнадцатилетнего Ростовчука — если он согласится взять вину на себя и папаня не даст взятку кому надо. А Дорика с Афоней, которым нет шестнадцати, могут осудить условно и заставить отрабатывать — если раньше залетов не было. Но это лишь предположение, и озвучивать его я не стал, все-таки попытка группового изнасилования — серьезная статья.
— Саша пошла к Алисе, — отчитался Ян.
— Как думаете, она вернется? — Рамиль скрестил пальцы, в голосе прозвучала мольба. — Ничего ведь не случилось, а если бы… То на ней женился бы я!
И раньше подозревал, что Алиса нравится Рамилю, но не думал, что все так серьезно: он прям жениться собрался, чтобы спасти честь девушки.
Вот только как ему донести, что Алиса к мужскому полу относится… настороженно? Я хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и сказал:
— Народ, давайте договоримся не приставать с расспросами к Алисе. Не досаждать лишним вниманием. Ей стыдно, она хочет это скорее забыть, а если мы будем ей постоянно напоминать, она не захочет здесь появляться.
— Так как себя вести? — развел руками Илья. — Ничего не понимаю!
Гаечка это объяснила бы лучше, но за неимением девушек, пришлось растолковывать мне:
— Показать, что мы ей очень рады. Но не спрашивать о случившемся, о матери и ментах. Вести себя так, словно ничего не случилось…
Клацнула входная дверь, и мы замолчали, повернулись на звук. Донеслись торопливые шаги, и в подвал спустилась Гаечка. Обернулась, выжидающе посмотрела назад, и в полумраке обозначилась еще одна фигурка. Алиса.
Я достал из рюкзака конфеты и откупорил «колу», принялся разливать по чашкам. Сам всех учил делать вид, что все в порядке, но получалось с трудом. Чувствовалась фальшь в собственных словах и действиях.
— Будешь? — спросил я Алису и протянул ей чашку.
Девочка кивнула; озираясь и поводя плечами, уселась на диван.
— Что у вас нового? — спросила она бесцветным, целлофановым голосом.
— Джусиха чуть меня не четвертовала, — прошептала Гаечка, и ее щеки вспыхнули. — Написала про нее ругательный стишок, мы давай ржать. Набежал Барик, мы сцепились, записка выпала. Джусиха подняла…
Гаечка взяла паузу, Алиса укусила себя за руку и пропищала:
— И-и-и… Выгнала?
— Не. Пашка отмазал! — Гаечка посмотрела с благодарностью. — Там было печатными буквами написано, она не выкупила, кто писал.
Алиса закрыла лицо ладонями и затопала. Отвлеклась, уже хорошо. Я развил тему:
— Чую, теперь будет нас гнобить.
— А что ты там написала? — заинтересовалась Алиса, и Гаечка с готовностью продекламировала эпиграмму.
— Вера Ивановна была такая классная, — вздохнул Минаев. — А это — мегера.
— Миерда, — брякнул я всплывшее из памяти взрослого и объяснил: — С испанского — дерьмо.
— А-ха-ха! — покатился со смеху Минаев.
— Интересно, можно Верочку вернуть или нет? — задумчиво проговорил Илья. — Если весь класс перестанет ходить к Джусихе, что будет?
— И родителей подговорим написать заявление, — кивнула Гаечка. — Ну, чтобы нам вернули Верочку.
— По идее, должны пойти навстречу, — предположил я. — Но пока вряд ли что-то получится, ведь в классе нас не любят.
— Ты сказал — «пока»? — прищурилась Гаечка. — Думаешь, они нас когда-нибудь примут? А если да, будут слушаться?
— Ну смотри. Наши недруги — Барик, Райко, Баранова, три человека. — Я загнул пальцы. — Остальным пофиг. Они будут дружить с теми, с кем выгодно.
— Подпевалы еще. Семеняк, Попова, Памфилов. Лихолетова еще бесится из-за карикатуры, а где Раечка, там и Подберезная.
— Лихолетова перебесится, — сказал Илья и задумался, взгляд его стал томным.
В той реальности мы оба любили Инну Подберезную, но никто в этом не признавался. А потом она укатила с новым русским, и мы страдали, стараясь не показать этого друг другу. Теперь мне фиолетово на Инну — ну да, высокая, стройная, полосы каштановые волной… Красивая, ничего не скажешь. Но пустая ведь! И как ни старайся наполнить эту пустоту собой — не получится.
Рамиль уселся рядом с Алисой, дрожащей рукой налил ей еще колы. Она взяла, качнула ногами, не обращая на него внимания. Ох, Рамиль, угомонись!
— Как сегодня торговля? — спросил я.
Наши оживились. У Димонов — две шестьсот, и половины жвачек уже нет, к следующим выходным нужен новый блок. У Гаечки аж пять тысяч! Ей — половина, остальное — на товар. У Алисы аж глаза загорелись, так ей денег захотелось, и она согласилась выйти завтра вместо Гаечки. Натка еще не вернулась, после работы поехала в театр. Свой доход я озвучивать не стал.
Открыл тетрадь, записал доходы-расходы, внес в заявки три блока жвачек: «ниндзя-черепах», «терминатора», «лав из». Туда же — заколки, колготки. Собрал деньги на закупку, потер виски.
— Так, народ. Вам не кажется, что мы расслабились?..
Не успел я закончить, как в помещение ввалились Борис и Каюк.