У меня так же было! — Каюк на месте аж подпрыгнул. — А потом хлоп! Пашка сказал, что я умру, как Вичка, соседка. Она, ну, сторчалась. И в голове — щелк! И ясно стало.
Вот сейчас Каналья вспомнит, после чего у него посветлело в мозгах, и… Стало не по себе. И что? На костер точно не потащат. Сочтут меня великим гипнотизером или спишут на совпадение? Но Алексей подвигал бровями и не вспомнил.
— Дядь Леша, а тачку ты собрать можешь? — сменил тему я. — Ну, купить убитую за три копейки, чтобы самому перебрать, восстановить? Это ж дешевле выйдет.
О, как у него загорелись глаза! Как у малыша, мечтающего о крутом «Лего».
— По-любому дешевле! — воскликнул он и съел второй пончик.
— Леша, сядь! Не шакаль по кухне, — прикрикнула бабушка, поставила напротив него чашку и кивнула на заварник. — Наливай себе чаю. Кипяток поспел, а то что вы всухомятку!
— И в натуре… Кхе! — Каюка так воодушевила мысль собрать машину, что он аж подавился, и Каналья хлопнул его по спине — он чуть глаза не выронил, зато кашлять перестал.
И правда ведь, деньги должны работать, а не лежать под подушкой. Но, с другой стороны, мне нужен водитель. Или документы. Вспомнился тот номер телефона, где предлагали помочь получить права. Следом вспомнилась своя молочная физиономия в зеркале. Никак я не тяну на восемнадцать лет, гаишники докопаются. А вот летом как возмужаю, бриться начну, вот тогда можно покупать права.
Пончики буквально таяли на глазах, растворялись в огромном Каналье, который вел себя, как дома. Когда осталось пять несчастных пончиков, он посмотрел на меня и сказал:
— Паша, по делу твоего одноклассника я завтра поговорю с одним парнем из РСВА. Сто лет его не видел, но знаю, что он в авторитете в организации. Спрошу, возьмется ли за такое. С тебя — имена кредиторов.
Если выгорит, придется трясти Кабанчика.
— Спасибо, дядь Леша! Жалко парня. Мало того, что у него отца убили, так еще и бомжевать они с матерью пойдут.
— Господи, что творится! — воскликнула бабушка и поделилась: — Рассказывали, на Ленина старушка жила одинокая, ветеран, семьдесят пять лет. Летчица из тех, что на картонных учебных самолетиках немцев бомбили. Сын в Америку уехал, второго убили. За ней соседка приглядывала — как-никак одинокий человек, пожилой. И вдруг перестала та ветеранка появляться. День нет, два нет. Соседка давай бить тревогу, позвонила ей — не открывает. Вызвала милицию, вскрыли квартиру, а там никого. Потом менты сказали, что она квартиру продала и уехала к сыну. Но как? Она всем говорила, что хочет, чтобы ее похоронили в родной земле! Вот и похоронили. Убили и закопали в лесу, даже без отпевания! А квартиру — себе.
— Все знают, кто за этим стоит. — Каналья от злости, не заметив того, согнул алюминиевую ложку. — Коля Равлик. Хозяин агентства, которое одиноких людей закапывает, а квартиры отжимает. Я бы таких отстреливал!
— Это ж он храм на горе построил? — уточнила бабушка.
— Он, сука. Благотворитель сраный. С каждой смерти десятину платит, думает от Бога откупиться. Все знают. Потому ни в какие организации вступать не буду. Ненавижу.
— Может, это его черти одноклассника прессуют? — предположил я.
— Хреново, если так, — вздохнул Каналья и отправил в рот предпоследний пончик. — С Равликом никто не захочет связываться. Будем надеяться, что в деле отморозки калибром поменьше.
Думать о том, что Кабановы обречены, не хотелось, и я сменил тему:
— Так что, дядь Леша, ищите разобранную тачку с нормальными документами, будем восстанавливать. — Я потер руки. — Оформим на мать, вы будете ездить по доверенности.
Каналья просиял, потом потух:
— Это ж баксов триста-четыреста…
— Зря мы тут, что ли, раком стоим? — ухмыльнулась бабушка.
— Деньги будут, — пообещал я. — Ваша задача — найти кузов с документами. Запчастями постепенно разживемся.
— Сигналку поставим? — спросил Каюк и изобразил сигнал: — И-у! И-у! И спойлер!
— Купим «запорожец», поставим мотор от «порше» и будем иномарки на трассе обгонять, — усмехнулся я, поглядывая на помолодевшего, порозовевшего от предвкушения Каналью.
Я встал со стула:
— Бабушка, спасибо! Пончики божественные! Пошел звонить твоему родственнику поневоле.
— Не поняла, — насторожилась бабушка.
— Деду Шевкету, — объяснил я. — Посоветоваться насчет пахлавы и сладостей.
Деда больше всего волновало, как у меня дела в школе, ведь, если я звонил от Ильи, то говорил коротко и по делу. Здесь можно и подольше поговорить. Правда, счет за междугородние звонки придет приличный, но я обязался его оплачивать.
Я рассказал все честно — и про неудавшееся изнасилование Алисы и драку с поножовщиной, и про бойкот, объявленный нашей группе. И о том, что ребята пятерки таскают только так.
Дед возгордился мной, аж тепло стало на сердце от слов поддержки. Четырнадцать лет я получал только тычки и затрещины, все было не так, хоть ты в лепешку расшибись, а теперь в очередной раз ощутил, что мы — семья. Не чужие люди, живущие под одной крышей и делящие быт, а сообщество единомышленников, где каждый готов протянуть руку, когда это нужно.
Как же он обрадовался успехам Тимофея! Словно толстяк был ему внуком, а не я.
— Знаешь, Паша, — сказал дед напоследок, будто недавние мои мысли прочитав, — очень благодарен, что ты меня нашел, теперь у меня появилась семья. И смысл. И занятие. Жизнь стала ярче. Позвал бы в гости, но понимаю, что вам надо учиться. Рад был услышать. Кофе передал, три пака, деньги тоже. Сто шестьдесят пять долларов. Передавай привет Наташе и Боре. До связи.
Благодаря тому, что заночевал у бабушки, я экономил всем час сна — не надо ехать в наше село за мной, а потом назад. Но все равно спать я улегся пораньше.
В гостиной Каюк приближал свою мечту — зубрил