погреба. – Мы догадывались, ясно?! Но наверняка не знали, никого не видели, а к зимовью нам и приближаться было запрещено!
– Мы с барином только охотились! На волков! – наперебой выкрикивали ватажники. – И никого в лес не пущали, окромя тех девок! Да он помешан был на охоте, а как мать его, страшная бабища эта, померла, так и совсем с цепи сорвался, будто волю почуял.
Попустительство. Норма прикрыла глаза. Насколько оно было страшнее прямого пособничества? Она еще не знала, но впервые ей захотелось пустить клинок в ход против живого существа.
Вскоре Лес и Диана выбрались наружу, держа в руках окровавленное тряпье, наверняка принадлежавшее жертвам Зверя. А Илай как раз закончил бегло зарисовывать погреб, время от времени свешиваясь туда головой – как раз с удачной точки обзора.
Снаружи застучали копыта, и послышался неразборчивый, то ли звериный, то ли человеческий, рев.
Сердце билось уже ровно. Им предстоит еще много работы, но самое страшное уже позади.
Илай склонил голову набок, разглядывая арестанта. На первый взгляд тот казался вполне обычным. Вон, даже усы с бакенбардами ухоженные, ни дать ни взять гордый драгун Ее Императорского Величества. И чего ему мирно не жилось? Видать, все же зерно в голове, а правильные черты лица и даже богатство решают не так много.
Иван Харитонович Кравецкий зыркнул на гемма бледно-голубыми глазами и оскалился через кляп. Илай охотно сделал вид, будто испугался, потом усмехнулся и, насвистывая, пошел прочь от телеги, на которой его предстояло доставить на барку, а оттуда в Далень, ведь только там был свой полицмейстер, уполномоченный дальше распоряжаться судьбой высокородного преступника.
Будет, конечно, и новый допрос, и последующее разбирательство с теми же ватажниками, но всем этим предстоит ведать уже Никласу – сыск Вотры свою задачу выполнил сполна.
Удивительно, что хозяина земель болиголовцы бить не рвались. Но толпились и таращились на него исправно. Будет теперь о чем посудачить холодными вечерами, а не злословить о неповинных девушках или ундине-полукровке. Тот, кстати, решил все же покинуть эти недружелюбные края и поискать себе заводь ближе к морю. В попутчики Микотка набиваться не стал: едва с него официально сняли все подозрения, собрал свои немногочисленные пожитки в узелок и ушлепал по грязи прочь. Ну да путь ему в радость.
Зато Рута попросилась на барку. Не пугало ее даже вынужденное соседство со своим бывшим мучителем – в момент, когда сознание у нее прояснилось, девушке померещилось, будто сами серафимы протянули к ней крыла и призвали обратно к свету. Так что она решилась оставить свой дом и отправиться прямиком в Даленьский женский монастырь, где надеялась обрести покой. Впрочем, Илай не спешил разуверять ее в заблуждении. Ну и что, что дело было всего лишь в нескольких звуках? К тому же месяц назад, еще в плену, кто же, как не серафимы, ей помогли? Так что пусть верит, измученная душа. Все лучше, чем до конца жизни вспоминать лишь о том, через что ей пришлось пройти. А как исцелится – всегда сможет вернуться в мир.
Илай прищурился на солнце и сложил руки на груди крыльями. Все же было не зря?
Болиголов бурно готовился к их отбытию. Жена головы впала в раж и напекла им в дорогу цельный мешок вишневых пирогов. Илай даже заподозрил, что после такого не сможет на них и смотреть.
Бабка Срока истово махала им вслед платочком, а голова – своей бараньей шапкой, когда телега наконец тронулась и повезла их к порту на реке Ножке.
Пора было возвращаться домой.
Однако же воля человека выше воли сущности любой,
ведь сам он в мир сей рождением своим явился.
Ни Серафимы, ни Демоны не вдыхали жизнь в тело его,
и путь он свой пройдет стопами своими, но не чужими.
Путь к Серафимам един, но никому не ведом, как тебе, так и мне.
Путь Серафимов к человеку един так же,
и освещен путь сей деяниями твоими благими
да Серафимов наставлениями мудрыми,
дабы деяния твои благие преумножить.
Наставления Диаманта
ДЕЛО № 2:
Чужое сокровище III
Далень оказался городом не менее, а в чем-то даже более развитым, чем Вотра. Как ни крути, торговый узел, связанный и с Алласом, и со Скафосом. Портов в нем насчитывалось целых четыре, и с берега было сложно различить горизонт за лесом мачт.
В Далени машина делопроизводства завертелась с неистовой силой. Тамошний полицмейстер – высокий и тощий блондин, чертами лица напоминающий ласку, – развернул бурную деятельность, мигом разослав срочные депеши в столичный сыск и Инквизицию с целью провести масштабное дознание, а заодно и разобраться, как много таких неподконтрольных деревень разбросано по подотчетному региону. Кроме того, он так страстно уцепился за Никласа, разглядев в нем потенциально полезнейшего агента, что даже отказался отпускать того обратно в Шеврень и предложил должность при своем отделе. Для Малахита перевод, безусловно, был запоздалым, но все ж таки шагом вперед – казалось, он не ожидал такого горячего приема.
По пути в Далень арестованный Иван Харитонович вдруг решил отбросить звериные повадки и якобы «прозрел». Ненадолго он даже добился, чтобы ему вынули кляп, и тут же начал нести околесицу, что был во власти демона, но теперь его разум очистился. Врал, врал нагло и беспросветно. Что же геммы, не распознают одержимого? Да и дар Нормы твердил, что это была ложь. Барина-душегуба определили в камеру, а Руте пришлось задержаться для обстоятельного свидетельствования против него, но девушка сохраняла завидное спокойствие и присутствие духа. К слову, всю дорогу Рута казалась отрешенной и как-то по-особенному счастливой, будто узнала нечто важное и это знание хранило ее теперь от любого зла.
За всей этой суетой геммам едва удалось выцарапать у полицмейстера документ, подтверждающий выполнение ими миссии. Но когда прозвучала заветная фраза «по личной просьбе министра мореходства», его настроение переменилось разительно, и он тут же соорудил заверительное письмо и снабдил его таким количеством печатей, что под их весом гнулась бумага.
Когда пришла пора садиться на бригантину – Илай заранее готовился прощаться с жизнью, – Никласу все же удалось вырваться, чтобы проводить новых товарищей.
– Приезжай к нам в Вотру, – пробормотала Диана, неловко обнимая его за шею.
– Ох, хотел бы я, да даже не знаю, удастся ли теперь, – усмехнулся Никлас, похлопывая младшую по спине. – Мне ведь еще сотню рапортов