Опасливо повертел клинком вправо-влево, взмахнул.
— Ну как? — спросил Орленок.
— Здорово, — четно признался я.
— Это господин Истомин придумал! А мы все скинулись по чуть-чуть и заказали изготовление у мастера из Киева. Семен Семенович сам ездил!
Так вот он за какой необходимостью выпросил у меня полагающуюся ему часть отпуска. Отсутствовал первый раз почти неделю, а затем еще несколько дней!
Я покрутил еще немного тайный клинок в руках, опасаясь пораниться. А потом осторожно уложил его в ножны и с усилием защелкнул. Покачал трость в руке, ощущая приятную тяжесть на ладони.
— Здорово, — еще раз повторил я, теперь уже примеряя в руке саму трость. Серебряная пятка набалдашника действительно удобно ложилась в ладонь и мне почти не приходилось прилагать каких либо усилий для того чтобы элегантно вышагивать словно лондонский денди. Я на потеху собравшимся прошелся по залу туда-сюда, шутливо изобразил светский полупоклон со сниманием условной шляпы. А потом, после смешков Пузеева, остановился, перехватил трость перед собой двумя руками.
— Подарок действительно хороший, спасибо за него, — сказал я, глядя на преданных мне людей. — Только зачем он мне? Я ж и фехтовать не умею.
Тут встрепенулся Валентин.
— Как это зачем? А если на вас еще раз нападут? Вот вы их своей саблей и встретите. Покромсаете их безжалостно на узкие ремни.
Я ухмыльнулся, представив, как я буду яростно размахивать своим коротышом.
— У меня для этого огнестрел есть, — возразил я. — Я его теперь всегда с собой ношу. Если что, то им я первым и воспользуюсь.
Тут подал голос Истомин, что сидел до этого момента молча.
— Револьвер — это хорошо, — проговорил он, уложив крепкие ладони на свою трость. — Но будет лучше, если вы с нашим подарком будете везде ходить. Ваше оружие могут отобрать, оно может дать осечку, и вам просто будет некогда лезть за ним в карман. А наш подарок это просто трость, кто на нее обратит внимание? Ее можно будет взять с собой на важную встречу, и никто не заподозрит в вашей простой палке опасное оружие. Так что, Василий Иванович, проявите уважение и не побрезгуйте нашим подарком, примите от чистого сердца.
После этих слов мне ничего другого не оставалось как принять подарок и пообещать никогда не оставлять его дома и повсюду ходить с ним. Мне даже стало немного стыдно, за то, что я хотел отказаться от такой искренней заботы моих людей.
— Спасибо, — поблагодарил я всех троих. — Только беда у меня — я ж фехтовать не умею. Я скорее сам себя заколю, нежели своих врагов.
Истомин улыбнулся и решительно шлепнул по своему колену ладонью.
— Ерунда, Василий Иванович. Я вас научу — дурное дело не хитрое. Покажу вам все, что знаю без утайки. Станете вы у меня защищаться не хуже наших казаков!
На там и порешили. Теперь каждое утро Истомин приходил ко мне домой и безжалостно тренировал меня. Он принес с собой старую затупленную казацкую шашку, которая и стала моим главным инструментом. Семен был строгим учителем, он не давал мне ни минуты отдыха — гонял в хвост и в гриву и не смотрел на то, что я его непосредственный начальник. Он ставил мой удар, укреплял мне кисть, показывал, как надо уклоняться и парировать с контратакой. Через несколько месяцев изматывающих тренировок у меня худо-бедно стало получаться. И Истомин, видя это, совсем перестал меня скупо хвалить и мало-мальски поддерживать, а наоборот, увеличил нагрузку и напор тренировок. После его занятий я был всегда мокрый от пота.
Что самое интересное, спустя некоторое время к моим тренировкам присоединился и Василий Орленок. Он смастерил себе подобный же тайный клинок, Истомин притащил ему вторую затупленную шашку и сейчас под руководством бывшего хорунжего Василий окроплял деревянный настил в моем дворе своим потом и кровью. Уж его-то Истомин не жалел вовсе, гонял так, что казалось будто хотел вышибить из него дух. При каждой малейшей ошибке, хорунжий матерно ругал нерадивого ученика, концом своей трости больно тыкал в суставы и мышцы при малейшей ошибке и иногда охаживал тяжелым набалдашником по потной спине. Я думал, что Орленок сдастся или же взбунтуется от жесткого обращения, но я ошибся. Видимо, армейская закалка бывшего солдата давала о себе знать. Стиснув зубы, он с ожесточением раз за разом выполнял упражнения, исправлял собственные ошибки и оттачивал до совершенства приемы. И со временем у него стало получаться намного лучше меня. Я даже позавидовал упорству и таланту парня.
Как-то раз после очередной тренировки, когда Истомин отстал от нас и недовольный поковылял к ближайшей лавке чтобы дать отдых своей покалеченной ноге, Василий, тяжело дыша, спросил меня:
— Василий Иванович, а, правда, что вы Вальку Пузо когда-то побили?
Я, мучительно сплюнув тягучую слюну, устало кивнул:
— Правда. Был дело чуть больше года назад.
Разогнувшись и без стеснения сняв с себя мокрую исподнюю рубаху, он удивленно хмыкнул:
— Ух ты… А я ведь с ним дрался когда-то, и он меня тогда с легкостью отделал. Он был самый лучший кулачник в Автово, никто с ним справиться не мог. У него же руки как оглобли длинные и сильные как у медведя. Он ими доски на спор ломал и кулаком гвозди забивал. Как же вы его смогли уложить?
— Случайно, — честно признался я. — Повезло мне.
Василий мне не поверил, хитро прищурившись, посмотрел на меня.
— А он мне сказал, что вы его лягнули ногой в морду как необъезженный жеребец. Он мне даже шрам показал.
Я улыбнулся неожиданному сравнению. Что ж они все в эту эпоху сравнивают меня с лягающейся лошадью?
— Ну, Василий, я могу тебе показать, как это было, — предложил я в шутку, а он воспринял мое предложение всерьез.
— А покажите! Как это ногой можно человека свалить?
Он сам напросился. Без предупреждения и без подготовки я выполнил удар, имя которому в каратэ было «аго гери». А по-русски — прямой верхний удар ногой. Исполнил прием я настолько быстро, что Орленок даже среагировать не успел — мысок сапога просвистел в каком-то миллиметре от его носа. И лишь потом, когда я отступил на шаг назад, он дернул испуганно головой, а зрачки его расширились от удивления.
— Ух ты…, — только и смог он произнести. Он даже потрогал свой нос, проверяя его целостность.
А за спиной хмыкнул Истомин:
— А еще что-нибудь изобразить сможете? — попросил он.
— Могу, — ответил я и без колебаний продемонстрировал хорунжему связку из пары маваши, йоко-гери, и завершил красивым голливудским йоко-тоби-гери, то есть, пнул что есть