и сказал она это с таким огоньком, что и я поневоле загорелся. Ее хрустальные серые глаза блестели и метали в меня молнии. И только теперь я понял почему Мальцев старший не мог никак выдать свою любимую дочь замуж. Она ж идейная! У нее эмансипированные взгляды на жизнь и, как сейчас про таких говорят, она была суфражисткой. Повезло же мне столкнуться в эту эпоху с одной из самых первых эмансипированных барышень. А кстати, интересно, насколько далеко заходят ее взгляды на эмансипацию? Супруга Мендельсона, помнится, попыталась у нас работать. Яков снабдил ее литературой, обучал постепенно и она, вынужденно замещала его по время командировок. Но это было несерьезно. Ее блажь быстро прошла и теперь она готовится стать матерью.
— А знаете, Марина Степановна, — ушел я назревающего конфликта. Спорить с идейной женщиной это как переорать гудок локомотива — глупо и бессмысленно. — А ведь в тот день, когда я гостил у вас по осени, ваш родитель пытался-таки меня женить на вас.
Она через зеркало бросила на меня осуждающий взгляд. И, похоже, поняла, что одержала маленькую победу, успокоилась. А через несколько секунд вернулась к своей шляпке, игриво поправляя ее на пышной прическе, так, словно и не было нашего маленького конфликта.
— Я это знаю, — сказала он непринужденно. — Вы моему папеньке очень понравились. И я сразу поняла, что он хочет выдать меня за вас замуж. Наверное, и приданого большого пообещал? Я права? И сколько если не секрет?
Я от досады даже крякнул. Хотел ее удивить, сбавить ее уровень самоуверенности и легкомысленного верчения перед зеркалом, поговорить о чем-нибудь приземленном. Не мог я терпеть эти женские танцульки с тряпками передо мной. Еще в том, моем мире, я всеми правдами и неправдами отлынивал от обязанности ходить за обновками вместе с супругой и дочками.
— Тридцать тысяч, — сознался я, и Марина весело вскинула брови, словно удивившись «щедрости» отца.
— Хотите совет, — сказала она, наконец-то оторвавшись от зеркала. — В следующий раз просите у папеньки не меньше пятидесяти тысяч. Папенька обязательно согласится. У него денег много, а вы ему очень сильно понравились… И он очень уж хочет выдать меня замуж за первого встречного. Он бы меня и раньше замуж выдал, но я всегда сопротивлялась его глупым вариантам.
Я едва не поперхнулся. Из ее уст это прозвучало как признание и приглашение пожениться. Чего-то я не понимаю в этой жизни… Мальцев хоть и уговаривал меня настойчиво не раз и не два, но все же я не желал так скоро связывать свою жизнь новым браком. Тем более я Марину не так уж и хорошо знал. И тут она сама мне намекает на то, что была бы не прочь…
— Ой, а что это вы такое интересное читаете? — неожиданно спросила она и, не дожидаясь моего разрешения, взяла с моих колен газету и углубилась в чтение.
— Журналисты слегка приукрасили, — попытался я оправдать легкое вранье в статье.
Вопреки ожиданиям, Марина не пробежала по тексту поверхностным взглядом, а вдумчиво и сосредоточенно прочитала.
— И что вы об этом думаете? — поинтересовался я ее мнением, когда газета вернулась мне на колени.
— Я думаю, что господин Баринцев дурак, — сделала она безапелляционное заявление.
— Вот как? И почему же, позвольте спросить?
— Дурак он потому, что организовал нападение. Дурак, что подослал убийцу. Ему надо было действовать по-другому.
— Это как же? — не удержавшись, с легкой ехидцей спросил я.
Она бросила через зеркало взгляд с легкой укоризной и охотно ответила:
— Например, испортить вам репутацию, заказать статьи в газетах, устроить саботаж, подкупить рабочих. А еще выйти на ваших поставщиков и уговорить их поднять вам цены или просто задавить их, заставить их прекратить вам поставки. И медленно-медленно портить вам кровь. Как-то так.
А дочка Мальцева оказалась не такой простушкой как ее современницы — умела думать. И мне это, черт возьми, понравилось. Чем-то она была похожа на женщин из моего мира.
— А вы знаете, что господин Баринцев сбежал за границу?
— Да? Ну, значит, он еще не совсем дурак, раз опасается мести. Мне кажется, что вы так просто ему с рук не спустите. Я права?
Я злорадно улыбнулся, подтверждая ее догадку. А она, правильно расшифровав мою гримасу, снова отвернулась к зеркалу, кокетливо поправила изящную шляпку и легкомысленно сказала:
— Тогда так ему и надо.
Определенно, она мне нравилась. Хоть и длиннополое и перетянутое в поясе платье мешало разглядеть фигуру. Но ничего, дайте время — увидим.
— Марина Степановна, а вы бы не хотели составить мне компанию в оперу? — неожиданно даже для самого себя предложил я. На кой черт мне эта опера? Никогда я там не был и никогда она меня не привлекала. — Говорят, что там идет что-то интересное.
И Марина Степановна, кинув на меня через зеркало насмешливый взгляд, кокетливо поправила головной убор и соблаговолила согласиться.
А между тем жизнь шла своим чередом. Совершенно неожиданно меня вызвали на допрос в Охранное отделение, чье здание находилось на Гороховой улице. Я приехал с неотлучным Истоминым, поднялся с ним наверх. Отпускать меня куда-либо одного он теперь наотрез отказывался — находился все время рядом. Слава богу, что в кабинет он со мной не пошел, а остался ожидать в коридоре, а то бы местные чекисты меня не поняли.
Я ожидал, что дознаватель охранки будет меня допрашивать все по тому же случаю по нападению на мой завод, либо же о покушение на мою персону. Но я ошибся. Следователь поговорил со мной об этих случаях вскользь и, казалось без особого интереса. Но вот что его действительно заинтересовало, так это профсоюзы, которые я якобы обещал организовать на Невском стеариновом заводе. Пытал он меня долго, обмусоливал эту тему со всех сторон, пытался поймать меня на лжи и оговорках, упрекал меня, что я отхожу от традиций, установленных веками трудовых отношений, намекал на райские условия работы на моих предприятиях, полагая, что я, таким образом, пропагандирую рабочим новый образ жизни, который им знать не полагается и который несет только вред всей Российской Империи. Но я не сдавался, спорил с ним, отбивался всеми доступными способами. На пальцах объяснял, что мне это выгодно, прежде всего, с экономической точки зрения. Ведь я, уменьшив продолжительность работы, снизил количество брака и косвенно увеличил выработку изделий на единицу времени. Да и лояльность рабочих повысилась — они теперь о забастовках и слышать не хотят. А если нет недовольства и забастовок, то и всякие революционные агитаторы над их умами не