даже при наличии штрафов, заработка. Где он теперь и что делает, мы не знаем. Но одно понятно, что для того чтобы прижучить меня на суде, ему придется выступить свидетелем. Баринцеву, кстати тоже, но он, опасаясь мести, предусмотрительно сбежал за границу. Правильно, кстати, опасался. Это я и Мишка выходцы из другого мира, мы привыкли решать проблемы без мордобоя и крови. Но вот мои ребята, после попытки моего убийства, озверели. У них было одно единственное желание — собственноручно наказать гаденыша.
Что же касается Артакуни… Этот бедолага польстился на длинный рубль, что предложил ему Вахрушев и сдуру подписал протокол допроса. Говорил он по-русски плохо, объяснялся с грехом пополам и не всегда понимал смысл сказанного. Вахрушев умело запудрил ему мозги, наплел с три короба и уговорил сообщить господину полицейскому, что он видел, как два господина машут кулаками в здании проходной. И пообещал пятьдесят рублей за свои слова. Наивная простота с большим трудом объяснился на допросе, получил свои пятьдесят рублей и с чистым сердцем вышел на следующий день работу. А когда его прижал Истомин со своими мордоворотами, то искренне удивился, отчего такие претензии. В общем, разобравшись, этого дурачка оставили в покое, потребовав взамен сообщить, если с ним на связь выйдет Вахрушев. Артакуни рьяно пообещал поставить «уважаемых господ» в известность при первом же контакте. И по своей наивной простоте потребовал за содействие десять рублей. Истомин с трудом сдержался чтобы не влепить ему зуботычину и угрожающе потребовал вымогателя заткнуться и продолжать работать пока того вообще не выгнали. После этого Артакуни свозили на Фонтанку, где он и сознался в том, что оклеветал честного и доброго господина Рыбалко. И с чистой совестью свалил всю вину на Вахрушева.
Вечером следующего дня я листал газету «Русское слово» где на первой полосе крупным и броским шрифтом был напечатан заголовок — «Убийство учредителя „Русских заводов“!» И текст на всю полосу с несколькими снимками с моей беспомощной окровавленной персоны, строгим Хруцким и испуганным вспышкой доктором. Газету мне принес Истомин, прихромав сразу же после решенных неотложных дел на предприятии.
— Посмотрите, что они написали, — недовольно сказал он, присаживаясь на крепкий стул и вытягивая больную ногу.
— А что не так? — спросил я после прочтения. Ничего криминально-ложного в статье я не нашел. Журналист и главред на полную воспользовались нашей финансовой щедростью, и развезли историю на целую полосу. Денег они за это получили неприлично много.
— Так что же это? — недоумевал Истомин. — Какое убийство? Чего они врут?
Я отмахнулся от возмущенного возгласа Семена. Работа у журналистов такая — завлекать читателя. Приукрасили немного, только и всего.
— Что народ по этому поводу думает?
Семен качнул головой.
— На заводе рабочие бузят. Возмущаются подлостью Баринцева.
— А на улице говорят что-нибудь?
— Да кто ж их знает? — пожал он плечами. — Мы ж не филеры из охранки, мы по кабакам не подслушиваем. Но, на нашем заводе говорят, что на Путиловском газета по рукам ходит. Народ интересуется, а мастера ругаются за это.
Ну да, Путиловский от нас недалеко. Пешком можно дойти минут за пятнадцать-двадцать. И у наших рабочих наверняка там есть знакомые. И многие оттуда хотят перейти к нам на работу и уже стоят в очереди в недавно созданном отделе кадров. Так что слухи и новости с легендарного предприятия долетают до нас очень быстро.
Кстати. Смешно сказать, но почти полтора года наши рабочие находились на предприятии без особого учета. Журнал посещений вели мастера, найм и увольнения осуществляли они же. В принципе, это было нормой для небольших предприятий этого времени, но мы-то хотели быть лучше всех! И потому, для учета работников, их отпусков и невыходов по болезни, оплаченных обучений на профессию и прочего нам пришлось ввести малую толику бюрократии. Вот и очередь на то чтобы к нам устроиться велась тоже через отдел кадров. По слухам, работников отдела кадров уже пытались подкупить. И, судя по всему, именно таким способом Вахрушев и проник на наше предприятие. Надо бы разобраться в этом деле.
Ко мне в гостиную, где я беседовал о напечатанной статье со своим главой коллекторов, после длительного шопинга заявилась Марина Степановна. С большими коробками покупок, довольная и радостная. Она поставила коробки на широкий диван и весело, словно притомилась, выдохнула:
— А хорошие у вас тут магазины, — сообщила она, — не то, что в Москве. Много чего можно купить, французских и английских товаров просто тьма тьмущая. Вот, смотрите, какую я славную шляпку нашла.
И развязав широкую цветную ленту, выудила из недр одной из коробок фиолетовую широкополую шляпку, которую впору было носить царственным персонам — настолько она была великолепна.
— Действительно, красиво, — согласился я, положив газету на колени. Истомин, посчитав себя лишним в нашей милой беседе, поспешил откланяться и выйти. — Дорогая наверно?
— Да, целое состояние. Мне папенька разрешил немного потратиться.
— А он уже уехал? И вас здесь одну оставил?
Она, кокетливо примеряя шляпку возле зеркала, легкомысленно пожала плечами.
— Ну и что? Я девушка самостоятельная, за мной присмотр не требуется. Что хочу то и делаю.
Как-то двусмысленно получилось. Не в нынешних традициях оставлять незамужнюю барышню одну в чужом доме, где, как все знают, проживает богатый холостяк. Будут потом пересуды — дочери Мальцева не отмыться. Я еле заметно улыбнулся.
— Экая вы самостоятельная барышня, — слегка я ее подначил. Она фыркнула.
— А у вас мужчин слишком завышенная самооценка, — сказала она, посмотрев на меня с укоризной. — Неужели вы и вправду все считаете, что раз человек женщина, то она не может сама за себя решить? У нас, между прочим, должны быть такие же права, как и у вас, мужчин.
— Это ж какие такие права? — изумился я ее возгласу. — Право работать наравне с мужиками? Или служить вместе с ними на службе или в армии? Или же вы хотите избирательных прав? Так и у мужиков сейчас нет такого права, некого сейчас избирать! Хотя нет, тут я вру… вы хотите в Земство избираться?
Ее не выбила отповедь. Наоборот, казалось ее только это раззадорило. Она повернулась ко мне и, насмешливо глядя мне в глаза, ответила:
— Да, избирать пока некого. Земство — «фи», хотя и это было бы неплохо для начала. Но я говорю не об этом. Я говорю о том, что нам женщинам сейчас нельзя даже поступить на чиновничью службу. Женщинам нельзя служит даже на захудалой должности, а это есть средновековье. Варварство какое-то. Давно прошли те времена, когда мужчины решали что нам делать.
Эх,