барж. Некоторые были покинуты, над другими курился дымок, разгоняемый вместе с позёмкою злым декабрьским ветром.
Семья великих князей степенно ползла следом за нами; на остановках дети то и дело перебегали из кареты Екатерины к Павлу и Марии Федоровне и обратно, что вызывало всегда массу волнений.
Наконец, проехав Петергоф с его заснеженными фонтанами и садами, прибыли мы в Ораниенбаум. Все поселились в Китайском дворце, небольшом, но очень уютном. Возвышавшийся поодаль небольшой дворец Петра III никто не посещал и не жил в нём.
На мой вкус, этот «Китайский» дворец не нёс в себе ничего китайского. Возможно, в осьмнадцатом веке люди воображали, что, обив стены голубым шёлком, нанеся кое-где на паркет стилизованные иероглифы и разместив в интерьере пару китайских бумажных фонариков и фарфоровых ваз, можно придать резиденции флёр Востока. На самом деле, здание было совершенно европейское, в пастельно-кукольном стиле «рококо». Думаю, в этих интерьерах вполне можно было снимать фильм про Барби — такое всё было миленькое, голубенькое, розовенькое, салатовенькое и золочёненькое. В общем, совершенно, вроде бы, не мой стиль и никакому нормальному мужчине это понравится по определению не может. Но, странное дело, мне тут нравилось.
Долго думав об этом феномене, я решил, что всё дело в компактности этого здания. Дворец тут сравнительно небольшой, потолки совсем не шесть метров, как в Зимнем, комнаты не такие гигантские и холодные… В общем, тут было уютно — здание действительно напоминало человеческое жильё. В Зимнем же не покидало ощущение, что находишься в музее.
Казалось, императрица и семейство великих князей на время решили забыть свою вражду. Павел вовсю играл с нами в жмурки, заливаясь смехом; девочки и Костик визжали от восторга. Маман преподнесла бабушке собственноручно выточенную камею с двойным профилем — моим и Константина. Оказывается, кроме шитья она увлекается камнерезным делом! Императрица, конечно, рассыпалась в похвалах и тут же отдарилась красивым камнем, выразив пожелание, чтобы на нём тоже что-нибудь вырезали. Их фрейлины болтали между собою и играли в карты. В общем, практически семейная идиллия.
Утром ветер почти утих. Обильно выпавший ночью снег задорно хрустел под ногами. Пока горку готовили к запуску, мы с Костей решили устроить бои за дедушкину крепость.
Дело в том, что дворец Петра III был обнесен настоящим крепостным валом, представляя собою форменный бастион.
— Это крепость не настоящая, — пояснила Екатерина, — её устроили для потешных баталий.
Сказано это было тоном человека, довольного исполнением своего христианского долга всепрощения.
— Так давайте устроим баталию! — неожиданно воскликнул Павел.
Вот уж не ожидал!
Немедленно послали двух гофкурьеров собрать детей дворцовых служащих. Набралась добрая полурота детей всех возрастов, одетых всё больше в овчинные тулупчики.
— Разделитесь на два отряда — скомандовал Павел, — один будет армиею Александра Македонского, а другой — Константина Великого!
Я было испугался, что он бросится в свою любезную шагистику, но — нет!
— Теперь бросьте жребий: один отряд обороняет крепость, другой ея атакует!
Константину выпало обороняться, мне — наступать. Дети его отряда залезли на скользкий вал, и тут началася потеха — они швыряют снежками в нас, мы — в них; затем под крики «на эскаладу!» мы полезли на вал. Тут в нас полетели уже настоящие снежные глыбы, а потом дошло и до рукопашной. В общем, взять вал нам не удалось, и Костик торжествовал победу.
Костик был в такой ажитации, что поначалу даже не захотел идти на катальную горку, когда всё уже было готово.
— Да пойдём, Курнос, потом еще сюда вернемся, — в конце концов убедил его я.
Катальная горка гигантским драконом на добрых полверсты распростёрлась по Ораниенбаумскому парку. Пока мы, смеясь и болтая, в предвкушении забавы подымались наверх, специальной машиной поднимали предназначенные нам салазки.
— Давай сначала по «прямой» — воскликнул Костик.
— Как скажете, юный господин! — отвечала запыхавшаяся Екатерина. Подниматься на двадцать метров вверх ей было явно не по возрасту.
Она первою села в разукрашенные золочёной резьбою санки, непременный Александр Матвеевич стал у ней за спиною, поставив ноги на полозья саней, а руками взявшись за заднюю спинку санной тележки. Тут Павел и Мария Федоровна под радостный хохот Курносова подтолкнули сани, и императрица с фаворитом понеслись по длиннющему пологому спуску.
В конце пути, когда санки остановились, их усадили в конные сани и быстро привезли обратно к павильону. Однако больше Екатерина кататься не решалась — они с Мамоновым просто прогуливались по колоннаде, и лишь махали руками катавшимся.
Следующими оказались Павел и маман — точно также, Мария Фёдоровна села в сани, а Павел стал за ними на полозья. Проехав, он потерял на спуске свою треуголку, и флигель-адъютант побежал её подымать. Мы с Костей тем временем развлекались тем, что кидали снежки в заснеженные обезьяньи морды, в виде лепнины помещённые на украшавших колоннаду вазонах.
— Давайте по горбатым поедем, чтобы не ждать! — воскликнул экспансивный Костик.
— Александр Павлович, не испугаетесь на запятках? — спросил Протасов.
— Наверно, нет! — чувствуя холодок на загривке, не очень уверенно ответил я.
— Ну, тогда вставайте, а Константин Павлович пусть садится!
— Нет, я тоже на закорках! Не хочу по-дамски! — ожидаемо возмутился Курносов.
— Ладно, извольте тогда ехать с мадам Головиной, а вы, Александр Павлович — с Анной Степановной!
Катиться с двадцатиметровой горки, да ещё и стоя, было страшновато. Особенно если эта горка еще и «горбатая»! Мы вихрем слетели вниз; затем меня вжало в склон, и санки наши вознеслись на первый «трамплин»; мадам Протасова тонко завизжала и, наверное, закрыла глаза; затем второй, почти такой же крутой подъём, где санки наши почти остановились и, казалось, сейчас поедут назад… но, нет! Поднимая вихри снежной пыли, мы стремительно ринулись по склону. Колонны по обеим сторонам склона мелькали, просеивая лучи закатного солнца. Как же хорошо! Я уже и забыл, каково это — просто радоваться хорошему, морозному зимнему дню!
Наконец, санки остановились. У конца спуска нас уже поджидал кучер, чтобы отвезти к павильону, на котором начинается спуск.