Ванька Петля обтер потное лицо грязной ладонью и выдохнул одно только слово:
— Уходят!
Затем, отдышавшись, стал рассказывать обстоятельней. Выбравшись из лагеря, налегке, на лыжах, он добрался до поселения кержаков и увидел, что стоят возле изб возы, а на возы грузят скарб. Укладывают его старательно, как и положено перед дальней дорогой, укрывают рогожами, увязывают веревками. По всей деревне бегают бабы, голосят, а лошади, еще не впряженные в возы, стоят с торбами на мордах — видно, овсом откармливают.
— Ну, Бориска, что скажешь? — Цезарь весело рассмеялся, и лицо его будто засветилось.
— Сказать особо нечего. Теперь к встрече надо готовиться.
— Вот завтра с утра и приступим, — Цезарь поднялся со своего кресла, выпрямился во весь рост и неторопливым жестом запахнул богатый цветастый халат, в котором он сейчас пребывал. Халат был шелковый, играл яркими красками, и казалось, что диковинные птицы на нем шевелятся, как живые.
Бориска, всегда одетый в одну и ту же хламиду, оттопыренную на спине горбом, мелкими шажочками прошелся по залу, старательно глядя себе под ноги, словно боялся запнуться, внезапно остановился и вскинул маленькую головку:
— Не следует до утра ждать, Цезарь! Наших сегодня же к проходу послать надо, на всякий случай.
— Не бойся, — Цезарь с хрустом потянулся, раскинув руки, и лицо его снова будто засветилось, — им по такому снегу да с возами — долго пробиваться. Не суетись, Бориска, теперь они от нас никуда не денутся, теперь они у нас вот где!
И он вздернул над головой крепко сжатый кулак.
Бориска покивал головкой, будто птичка, склевывающая зерно, и тронул за плечо молча стоявшего Ваньку Петлю:
— А ты ступай, ступай, намаялся, — отдыхай.
Ванька Петля ушел. Бориска повернулся к Цезарю и спросил:
— Может, выпустить кержаков с миром? По начальству жаловаться они все равно не пойдут, будут молиться и благодарить судьбу, что целы остались.
— Ну уж нет, Бориска! Мне рабы нужны, мно-о-го рабов! И они у меня будут! Будут! Больше таких речей не говори. Иначе я рассержусь.
— Хозяин — барин. Я еще вот что хотел сказать…
Но сказать Бориска не успел. В зал просунулся все тот же Ванька Петля и доложил:
— Трое мужиков пришли. Через проход. Говорят, что Перегудов направил.
Цезарь и Бориска переглянулись. Минули уже все оговоренные сроки, когда Перегудов должен был появиться в лагере, но его до сих пор не было, и что с ним случилось — неведомо. И вот — новость.
— Заводи, — приказал Цезарь, — а сам за дверями постой, вдруг нужда будет.
Двери широко распахнулись, и трое мужиков, осторожно ступая и удивленно оглядываясь, вошли в просторный зал, который, казалось, сразу уменьшился в размерах — столь мужики были громоздки и неуклюжи в своих размерах.
Цезарь и Бориска долго молчали и рассматривали пришедших. Мужики, выжидая, тоже помалкивали, только продолжали озираться, словно заблудились в лесу. Лица у них были растерянные.
— Огляделись? — первым нарушил молчание Цезарь. — Теперь рассказывайте.
— Спрашивай, — Спиридон чуть вышагнул вперед и поклонился, — спрашивать — твоя воля, а наша — отвечать. А чего не спросят, про то не рассказывать — так нас Перегудов учил, когда сюда отправлял.
— Учил он вас верно, — вклинился в разговор Бориска, — да только где же вы его видели, если он сейчас за стенкой обретается? Позвать?
— Воля ваша, — на лице у Спиридона даже тени тревоги не промелькнуло, — можете и позвать, да только не должно его тут быть. Он велел передать, что в губернский город отъехал, вот такими словами: «Птица важная летит, и я за ней». А для вас, ваша милость, письмецо имеется…
Спиридон стащил с ноги растоптанный валенок с кожаной заплатой на заднике, сунул руку в пахучее нутро, пошарился там и вынул бумажку, в несколько раз сложенную. Цезарь, морщась от запаха, развернул ее, быстро прочитал и передал Бориске. Тот скользнул цепким взглядом и сунул записку в необъятную свою хламиду.
Снова повисла долгая тишина. Цезарь испытующе смотрел на мужиков, а они стояли перед ним, опустив руки, и ждали — что скажет?
И Цезарь сказал:
— Друг мой пошутил. Он любит у нас шутки. Нет никого за стенкой. А теперь поведайте, ребятки, каким мастерством владеете, у нас за красивые глаза не кормят. Правильно я говорю, Бориска? Не кормят?
— Истинно так. У нас, милые мои, каждый кусочек хлеба заработать требуется. Перегудов-то рассказал вам, когда посылал сюда?
— А как же, — степенно и спокойно отвечал Спиридон, видно, взявший на себя, как старший, обязанность вести непростой разговор, — все он обсказывал нам. И мы согласные стали. А иначе зачем бы сюда тащились? А что касаемо нужного мастерства… При нас оно, никуда не делось. Василий, Петруха, ну-ка…
Мужики степенно стали раздеваться, складывая свою верхнюю лопотину прямо на пол. Остались в штанах и в одних рубахах. Переглянулись между собой, и Спиридон сказал:
— На улицу бы надо выйти.
Цезарь и Бориска тоже переглянулись.
Вышли на улицу.
И тут мужики словно переродились. Неуклюжие и мешковатые, казалось, неповоротливые в своей драной лопотине, они в один миг стали ловкими и будто невесомыми. Спиридон кинул быстрый взгляд на крыльцо, прижался спиной к стояку, сложил ладони в замок, и Петр, без всякого разбега, впрыгнул в гнездо ладоней; Спиридон поднял его, Петр зацепился за ребро навеса, вскинул тело наверх, свесился вниз, подал руку. Еще мгновение — и на ребре были уже все трое. Рывок — и они уже на гребне крыши. И снова — Спиридон уцепился за край; Петр, ухватываясь за своего товарища, словно за веревку, спустился вниз, принял товарищей — и вот уже все втроем стояли перед Цезарем и Бориской, даже не запыхавшись.
Произошло это действо столь стремительно, что показалось, будто все привиделось.
— Ну, еще кой-чего могем, если надобность будет, — Спиридон огладил чернявую бороду. — Кони нам ведомы, стрелять приходилось, и по тайге хаживали…
— Где же вы, ребятки, ремеслам этим обучались? — спросил Бориска.
— Да жизнь у нас пестрая выдалась, вот и пришлось выучиться, — ответил ему Спиридон, сохраняя на лице прежнюю серьезность и степенность.
— Ладно, хватит фокусов, — перебил их разговор Цезарь. — В избушку их, к этому… Покормить как следует, а на ночь запереть. Утром скажу решение.
Данила уже собирался спать, когда в избушку к нему привели Спиридона, Петра и Василия. Следом принесли в большом чугуне кашу с мясом, ковригу хлеба, выставили все на пороге и заперли дверь. Железный засов проскрипел громко и протяжно. Мужики дружно навалились на еду, а Данила молча сидел в углу и разглядывал их при мутном свете сальной плошки, пытаясь угадать: что за люди оказались в избушке и чего ему следует ожидать от них?