— Почему, черт возьми, мы не сможем?! — отрезал я. — Какого черта ты хочешь оставить все это в машине?
Он пожал плечами.
— Только не мое, — сказал я. — Не с карданной передачей в таком состоянии.
— Ерунда, — пробормотал он. — Карданная передача, морские выдры, песчаные дюны… Я думаю, что нас скоро заметут; давай пойдем туда и скажем ему, что хотим зарегистрироваться.
Он отстегнул свой ремень безопасности и открыл дверцу.
— Давай каждый возьмет свой чемодан и скажет ему, кто мы такие.
— Правильно, — проговорил я, открывая свою дверцу и выбираясь наружу. — Мы добрались сюда из Бостона без всяких проблем. Почему же сейчас у нас должны возникнуть проблемы?
* * *
Он открыл заднюю дверь, чтобы забрать багаж. Это был один из тех новых универсалов «вольво» со здоровенной дверью багажника, похожей на маленькую дверцу гаража. Я не хотел встревожить человека внутри отеля, перемещаясь слишком медленно или хаотично, так что твердо поставил левую ногу на гравийную дорожку и быстро двинулся по направлению к багажнику автомобиля.
ХРЯСЬ! Тупой звук в ухе и боль во всей голове. Я услышал свой вопль… Затем покатился по гравию, угодил в кусты, пытаясь ухватиться за, возможно, протянутую руку, и ударился с тяжелым стуком о деревянную стену… Потом тишина… Я стоял, скрючившись, держась за стену одной рукой и за голову другой. Краус смотрел на меня и что-то говорил, но я не слышал, что. Правая половина моего черепа болела так, будто в нее только что выстрелили из базуки. Но крови не было, и я не чувствовал под рукой осколков костей. Примерно через 40 секунд мне удалось выпрямиться.
— Господи боже! — воскликнул я. — Что это было?
Краус покачал головой.
— Ты просто неожиданно упал и начал вопить, — поведал он. — Господи, ты действительно получил сильный удар по голове, но ты шел с такой скоростью, что я просто ничего не успел сказать…
— Это был Манкевич? — спросил я.
Он заколебался, словно на секунду задумался, потом кивнул.
— Я так думаю, — сказал он тихо. — Но он появился из темноты так быстро, что я не могу быть уверен. Господи, он даже не остановился. Просто с размаху вдарил тебе со всей силы большой кожаной сумкой, которую нес… И пошел дальше, не останавливаясь, через дорогу, и скрылся в тех кустах, где дорожка ведет вниз к реке… Прямо туда, к садовой беседке.
В свете луны виднелась деревянная беседка с белым куполом, мирно стоящая примерно в десяти метрах от медленно текущих вод реки Пискатакуог… Но теперь она имела очень зловещий вид и казалась достаточно большой, чтобы укрыть внутри десяток мужчин с кожаными сумками.
Был ли там Манкевич? Как долго он ждал? И как он узнал, что я приеду? Это было внезапное решение, принятое после жесткого спора с ночным портье в бостонском «Ритц-Карлтоне». Этот тип отказался обналичить для меня чек в два часа ночи, но в конце концов согласился раскошелиться на 10 долларов, если я дам посыльному 10 процентов от суммы за доставку наличных в номер.
К тому времени посыльный был так напуган, что даже забыл взять чек. Мне пришлось побежать за ним по коридору и сунуть его ему в руки… И никто не стал спорить, когда мгновения спустя мы покинули отель, вынеся из номера все, что только сумели протащить через вестибюль в больших мешках из прачечной.
И вот мы проехали 150 км и оказались на окраине Манчестера. Мне пришлось закрыть один глаз, чтобы сфокусировать взгляд на Краусе.
— Ты уверен, что именно Манкевич ударил меня? — спросил я, пытаясь смотреть ему в глаза.
Он кивнул.
— Как он узнал, что я буду здесь сегодня ночью? — взревел я. — Ты что — подкалываешь меня?
— Черт, нет! — воскликнул он. — Я даже не знал, что сам буду здесь, пока у нас не случилась та история в «Ритце».
Я на мгновение задумался, пытаясь восстановить в памяти события, которые привели нас сюда.
— Там, в Бостоне, ты исчез примерно на десять минут! — завопил я. — Когда ты пошел за своей машиной… Да… Ты потащил на улицу эти ведерки со льдом, а затем исчез. — Я треснул кулаком по поднятой двери багажника «вольво». — У тебя ведь было время позвонить, да?
Он вытащил наш чемодан, стараясь не глядеть на меня.
— Кто еще мог предупредить его? — кричал я.
Он нервно взглянул на мужчину за стойкой регистрации.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я могу это признать… Да, я знал, что Фрэнк подкараулит тебя, так что позвонил ему и все это устроил.
Моя голова начинала распухать.
— Почему? — застонал я. — Зачем тебе все это было нужно?
Он пожал плечами, затем потянулся к другому чемодану.
— Деньги, — сказал он. — Власть. Он обещал мне работу в Белом доме.
Я кивнул:
— Так ты меня подставил, сволочь.
— Почему бы и нет, — ответил он. — Я работал с Фрэнком раньше. Мы понимаем друг друга. — Он улыбнулся. — Как ты думаешь, от кого я получил этот новый универсал «вольво»?
— От Rolling Stone, — сказал я. — Черт возьми, они заплатили и за мой.
— Что?
— Конечно, мы все получили от них.
Он посмотрел на меня, выглядя совершенно пьяным.
— Чушь собачья, — пробормотал он. — Давай зайдем внутрь, прежде чем Манкевич решит вернуться и покончить с тобой. — Он кивнул в сторону беседки. — Я слышу, как он расхаживает там… И насколько я знаю Фрэнка, он захочет завершить начатое.
Я посмотрел здоровым глазом на беседку — освещенный луной маленький деревянный домик у реки… Затем взял свою сумку.
— Ты прав, — сказал я. — Он попытается еще раз. Давай пойдем внутрь. У меня есть баллончик «Мейс» в рюкзаке. Ты думаешь, он сможет с этим справиться?
— Справиться с чем?
— С «Мейсом». Надо пропитать им этого козла. Поставить его на колени, и чтоб он ослеп и 45 минут не мог дышать.
Краус кивнул.
— Правильно, это будет хорошим уроком для него, для этого высокомерного ублюдка. Пусть знает, как бить по голове порядочных журналистов.
Регистрация в «Уэйфэрер» была трудной, но не настолько, как мы ожидали. Человек на ресепшене проигнорировал наше состояние и отослал нас в крыло, расположенное так далеко от главного здания отеля, что мы три четверти часа искали свои номера… К тому времени уже почти рассвело, поэтому мы врубили магнитофон и засели курить «Сингапурский серый», восхваляя назначение от журнала и поздравляя себя с тем, что у нас хватило мудрости убежать из «Ритц-Карлтона» и отправиться в достойное место типа «Уэйфэрер».
В ходе этой бесконечной кампании я устраивал Отдел национальной политики в некоторых из худших отелей, мотелей и других подобных заведений западного мира. Политики, журналисты и коммивояжеры, кажется, тяготеют к таким местам — по причинам, о которых я бы не хотел думать прямо сейчас, — но «Уэйфэрер» является редким и постоянным исключением. Это как раз тот случай, который, видимо, подтверждает правило… Так или иначе, но это одно из моих любимых мест: беспорядочно разбросанные деревянные корпуса с просторными номерами, хорошая еда, автоматы, полные льда, и — о, да — приятные воспоминания.
«Уэйфэрер» был штаб-квартирой Джина Маккарти на предварительных выборах в Нью-Гэмпшире в 1968 году и стал также штаб-квартирой Макговерна — неофициально по крайней мере — зимой 1972-го. Новейшая история этого места предполагает, что оно может стать чем-то вроде Вэлли-Фордж[109] в президентской политике. А возможно, своеобразная мистика «Уэйфэрер» связана с природой предварительных выборов в Нью-Гэмпшире. Там всегда присутствует нечто особенное: выраженный личностный аспект, который уходит, когда игровое поле начинает сужаться и оставшиеся в гонке кандидаты отправляются в другие, более крупные и гораздо более сложные штаты.
Именно это и объясняет, почему как Маккарти, так и Макговерн здесь преуспели. Предварительные выборы в Нью-Гэмпшире являются одним из немногих событий в предвыборной гонке, когда кандидаты вынуждены вести свои кампании, общаясь с избирателями лично, лицом к лицу. В Нью-Гэмпшире нет ни Секретной службы, ни обширного персонала из наемных слуг, ни полицейского сопровождения… Кандидаты разъезжают по штату на взятых напрокат «фордах» в сопровождении горстки местных сотрудников и журналистов и на самом деле заходят в гостиные местных жителей и пытаются объяснить свою позицию, отвечая на любые вопросы, без всяких телевизионных рекламных роликов, не имея возможности спрятаться, если дело принимает неприятный оборот.
Так и было в Нью-Гэмпшире за несколько недель до голосования, когда я столкнулся с Макговерном во время этого печально известного «интервью в мужском туалете». Меня часто спрашивают о том случае, как будто это был какой-то странный журналистский выкрутас — не то суперизобретательный, не то извращенный прием.