напивался. Смотрел на него огромными глазами и вздыхал. Сейчас он тоже очень печальный.
Мы — к нему, но он испугался и убежал. Что за ерунда, ему всегда нравилось, когда к дяде Боре приходили люди. И нас он знал, особенно меня, потому что папин "жигуль" дядя Боря перечинил сверху донизу. С дядей Борей что-то случилось? Но проверить это не вышло, гараж оказался заперт.
Глава 28 "Международная панорама"
1
…Открывая дверь в квартиру, я подумал, что все-таки стоит рассказать родителям о камне и художниках. Вдруг поверят. Попробовать ведь можно.
Вечером, как всегда, кто-то на кухне, кто-то перед телевизором. Из кухни раздавался звон кастрюль, а не шуршание чертежей, значит, там мама. Ну да, точно — папа в комнате неспешно рвал старые газеты на туалетную бумагу. Рядом на диване лежали ножницы, потому что фотки руководителей коммунистической партии в этом случае полагалось вырезать.
Телевизор показывал интересное, я даже пожалел, что не вернулся пораньше. Путешествие в пещеру Крубера — самую глубокодлинную пещеру на Земле! Советские ученые героически ушли вниз на тысячи километров и останавливаться не собирались. Еды не хватало, гигантские черви враждебно шипели из темноты, гигантские светящиеся скорпионы преграждали путь, размахивая ядовитыми хвостами, красногубые гигантские пиявки крались к спящим людям, чтобы незаметно прилечь рядом и выпить всю кровь, а гигантские летучие мыши могли запросто унести человека в черные, еще не исследованные глубины, но небритые и похудевшие научные сотрудники, невзирая на опасности, отчаянно продвигались вперед к бездонным вершинам спелеологии.
Отец поглядывал на экран вскользь, он ждал свою любимую передачу — "Международную панораму". Она шла каждый день в восемь часов вечера по второму каналу.
Наконец раздалась знакомая всей стране тревожно-вибрирующая мелодия, папа отложил ножницы с чьей-то недорезанной головой, подался вперед и замер.
В телевизоре замелькали города, автомобили, корабли, толпы людей, и по очереди заговорили два голоса — мужской и женский.
— Сегодня в передаче, — сказал закадровый мужчина, — события недели.
Его сменила невидимая женщина.
— Хроника. Факты. Комментарии.
Из всей передачи мне нравилась только мелодия заставки. А остальное… всегда одно и то же.
— Нет войне.
— Мир должен быть сохранен.
— Сложные зигзаги. Политика США в Азии.
— Опасный синдром. Репортаж из Ганновера.
— Культ наживы и его поклонники.
— Нью-Йорк — город контрастов.
— Над Парижем солнечное небо, но невеселы лица простых парижан.
— Ведет передачу политический обозреватель Владимир Ухтин со своими помощниками — роботами Филиппом Валентиновичем и Степаном Генриховичем.
Музыка прекратилась, голоса замолкли, и на экране появились ведущие.
— Здравствуйте, товарищи, — произнес Владимир, аккуратно причесанный и одетый в неизменно-темный костюм дядя лет пятидесяти пяти.
По бокам от него сидели маленькие человекообразные роботы в таких же костюмах и галстуках. Рыжеволосого звали Филиппом Валентиновичем, а светленького и интеллигентного — Степаном Генриховичем.
— Здравствуйте, — сказали они.
— Антивоенные протесты, заседание совета безопасности стран Варшавского договора, столкновения в Бейруте — таковы приметы прошлой недели, — сообщил ведущий. — А теперь подробней об этих и других событиях.
Он заглянул в лежащий на столе лист бумаги.
— В то время как наша страна делает все, чтобы предотвратить сползание человечества к войне, отстоять и упрочить мир, заокеанские ястребы продолжают нагнетать напряженность, невзирая на голоса своих граждан. Уже седьмой год в Вашингтоне перед Белым домом продолжается голодовка доктора Чарльза Вайдера, требующего прекратить гонку вооружений.
В телевизоре возник сидящий на асфальте помятобородатый доктор на фоне плакатов с красными надписями. Он что-то объяснял окружившим его журналистам.
— Удивительная по своей наглости фальшивка появилась в западных газетах, — нахмурился Владимир, — пропагандистами разных мастей усиленно муссируется слух, что президент одной африканской страны, выбравшей социалистический путь развития, не умер своей смертью в результате очередного военного переворота, а был насмерть задушен специально обученными простыми советскими пионерами по многочисленным просьбам африканских трудящихся, которые оказались недовольны серьезными перегибами во внутренней политике в области каннибализма. Нужно ли вообще комментировать такие заявления лезущих из кожи вон буржуазных борзописцев?
— Не-а, — помотал головой Филипп Валентинович.
— Ни в коем случае, — закатил глаза Степан Генрихович.
— А сейчас последуют тяжелые кадры. Уведите детей от экранов, если они случайно находятся в комнате во время взрослой телепередачи. Увели? Тогда смотрите и ужасайтесь. Вот американская домохозяйка вышла из магазина, так ничего и не купив; вот пожилой американский пенсионер считает свою мизерную пенсию, не понимая, как жить на нее, и это он еще не догадывается, что доллар в ближайшее время ждет крах и все его сбережения превратятся в пыль, а вот усталый американский чернокожий идет по улице. Куда он идет, не знаю.
Я тоже пошел в ванную мыть после улицы руки. Мыл долго, тщательно, тянул время. Вернувшись в комнату, остановился в дверном проеме — оттуда телевизор был немного виден.
— Скажите, дядя Володя, то есть Владимир Иванович, а правда, что социальное неравенство является самой сутью капиталистической системы? — хлопая ресницами, спросил Степан Генрихович.
— Конечно, — ласково улыбнулся ведущий, — ты молодец, все понимаешь, как надо. А теперь давайте посмотрим документальный фильм о забастовке рабочих на военно-фармацевтической корпорации. Они вынуждены влачить жалкое существование, пока на их трудовые гроши жируют так называемые хозяева жизни, но терпению когда-то настает предел.
Он приобнял роботов и в телевизоре показалась молчаливо бредущая толпа рабочих. Движения людей выглядели неестественно, головы свешивались набок. Странные в Америке рабочие. А потом зазвучала финальная песенка "панорамы".
Под мостом спит безработный, крепко спиииииит,
На сыром куске картона он лежиииииит,
Он голодным спать ложится,
Ну и что ему приснится?
И дальше в том же духе.
2
Грустная песня. Но когда слышишь ее в тысячный раз, уже не грустная. Душа черствеет и не сочувствует. Тем более, что сейчас у меня должна состояться важная беседа с родителями.
Я решил зайти издалека.
Но не очень.
— Папа, — спросил я, — а метеорит может занести на Землю инопланетную жизнь?
— Ерунда, — отрезал