ты ушла, не попрощавшись.
— Я ушла не потому, что злилась на тебя за то, что ты запретил мне. — Я боролась с желанием снова прикоснуться к нему. — Я ушла, потому что у меня есть работа.
Его челюсть сжалась.
— Было небезопасно идти без меня. Если бы я знал, что ты так чертовски упряма в отношении рутинной работы, я бы тебя сопроводил.
Я проигнорировала его умышленный выпад.
— Я могу сама о себе позаботиться.
Он вздохнул, все его тело выражало разочарование.
— В том-то и дело, О. В этом… ты не можешь.
Мой пульс участился.
— И что это значит?
— Это значит… — Он посмотрел в сторону, отгоняя правду. — Это не имеет значения. Ты в порядке. Мы снова вместе.
Мое сердце екнуло.
— Мы правда?
Гил снова прищурил глаза.
— Что правда?
— Вместе вместе?
— Нет. — Он покачал головой. — Не в этом смысле.
Пока нет.
Я слабо улыбнулась, делая все возможное, чтобы сменить тему.
— Ты поверишь мне, если я скажу, что скучаю по тебе?
Он нахмурился.
— Даже через миллион лет нет. С чего бы тебе верить? Я был засранцем.
В момент абсолютной уязвимости я прошептала:
— Ты поверишь мне, если я скажу, что скучала по твоим объятиям? Мы целовались и общались так, как никогда в подростковом возрасте, и мы не обнимались.
Он резко втянул воздух.
Я приготовилась к наказанию — язвительной выволочке. Но вместо этого он провел костяшками пальцев по моему подбородку и перевел взгляд на меня. Я замерла, пока он всматривался в меня, видя мои страхи, мою вину, мою бесконечную потребность в нем, и закрыл глаза, как будто не мог пережить то, что видел.
— Я продолжаю говорить это, а ты продолжаешь игнорировать меня, но… пожалуйста, остановись. Я не могу больше терпеть.
Мои губы прикоснулись к его губам. Тело горело. Сердце бешено колотилось.
— Я не могу остановить то, что чувствую.
— Ты не должна ничего чувствовать ко мне.
— Я всегда что-то чувствовала к тебе.
Пара коллег прошла мимо, напомнив нам, что мы на публике. Это не было личным. И все же, интенсивность, которая возникла между нами, была ощутимой.
Гил тяжело вздохнул. Потом прикоснулся костяшками пальцев к моему подбородку.
— Просто… не надо.
Я вздрогнула от мольбы в его голосе, ноющей, дрожащей просьбы не связывать эмоции с той физиологической химией, которую мы разделяли.
Я просила его о том же в ванной, когда он выводил след от моей татуировки.
Не надо.
Пожалуйста, не надо.
Не заставляй меня падать.
Не делай мне больно.
Последнее, что я хотела сделать, это причинить ему еще больше боли.
Прочистив горло, изо всех сил стараясь вернуться к черствости и холодности, он сказал:
— Тебе нужно собрать пару вещей. Ты возвращаешься ко мне. Никаких споров.
— Э, что, прости?
— Ты отказалась остаться дольше, чем на одну ночь — несмотря на то, что я недвусмысленно говорил об опасности…
— Ты мне ничего не сказал…
— Дай мне закончить. — Гил нахмурился. — Я понимаю, что показался тебе… властным. Поэтому прошу тебя остаться со мной, пока я не исправлю это. — Потирая затылок, он вздохнул: — И если ты собираешься остаться, тебе понадобится одежда.
Я моргнула.
— И как надолго ты предлагаешь?
— Я не знаю. — Его плечи опустились. — Я не смог решить эту проблему быстро, но это должно закончиться… скоро.
— Почему?
Его лицо было испещрено тенями.
— Потому что человек может вытерпеть так много, прежде чем его заведут слишком далеко.
Я замерла. Потребность прикоснуться к нему преобладала над всеми остальными желаниями. Придвинувшись ближе, я прижалась к его щеке.
— Ты можешь сказать мне, что…
Его лицо исказилось, лоб нахмурился от нетерпения по отношению к себе, ко мне, ко всему, с чем он боролся.
— Ты будешь жить со мной, пока я не скажу иначе.
— А если мне не понравится жить в одном доме?
— На самом деле у тебя нет выбора.
— У меня всегда есть выбор, Гил.
Его глаза потемнели, когда воспоминания затянули его в себя.
— Ни у кого нет выбора.
Мягкость между нами исчезла в густом дыму, оставив после себя обугленные останки.
Он провел рукой по волосам.
— Три ночи, хорошо? — Гил переводил взгляд по людям вокруг нас, оценивая угрозу. — Это все, о чем я прошу.
Три ночи были вечностью.
Вечность для всех новых романов.
В начале зарождающегося романа время приобретает иную глубину. Час был не просто часом, когда речь шла о любви и похоти. Минута не была просто минутой, когда у сердец было бесчисленное множество возможностей разбиться.
Больше не было мест, где можно было бы спрятаться. Не было больше лжи, которую мы могли бы себе сказать. Только суровая правда о том, что мы оба в опасности и были в ней уже много лет.
Неужели он этого не видел?
Неужели он не чувствовал лицемерия?
Три ночи уничтожат нас обоих.
Гил поборол мое молчание, сказав:
— Собери сумку с одеждой на три ночи. Если я не устраню проблему… тогда тебе, вероятно, придется переехать в другую страну, потому что ты нигде не будешь в безопасности.
Я вынырнула из своих переживаний.
— Я никогда не считала тебя драматичным.
— Я абсолютно серьезен. — Его голос был ровным и холодным.
Холодок скользнул по моему позвоночнику. Я задрожала, обращаясь к солнечному вечеру, нуждаясь в тепле и свежем воздухе.
— Пойдем. Мы можем обсудить условия проживания позже.
Если нам и предстоял честный разговор, я хотела быть где угодно, только не здесь, в окружении незнакомых людей.
— Хорошо.
Гил слегка поклонился, позволяя мне вести его за собой.
Моя спина задрожала, когда он пошел в ногу со мной — не для того, чтобы подчиниться моему лидерству, а для того, чтобы быть настороже и наблюдать. Я поняла, почему тот встал позади меня. Он сделал это из соображений защиты. Даже в здании моего офиса Гил вел себя так, словно сам дьявол собирался проползти по половицам и схватить меня.
Открыв стеклянные двери, я повернулась к нему лицом, когда он вышел на солнечный свет.
— Как долго ты меня ждал?
Он не сводил глаз с мужчин и женщин, уходящих с работы.
— С тех пор, как я выставил Джастина и пришел прямо сюда. — Он посмотрел на меня. — Я видел, как ты пришла. Я был здесь раньше тебя.
— Ты ждал меня весь день?
— Я сказал тебе, что не собираюсь упускать тебя из виду.
— А я и не собиралась пропадать из твоего поля зрения.
Наши шаги сопровождались цокотом моих туфель.
— Ты весь день провела в офисном здании. Я