А у Микала было подозрение, что она обязательно доставит всем неприятности. Не со зла. Просто потому, что ей все интересно.
Глава 20
Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать…
Так уж случилось, что в третий день Собачьих Праздников, предвещавших скорый приход осени, множество людей, вместо того, чтобы есть кислый недозрелый виноград и собирать полевые цветы, познавали разные грани бытия. Для одних это бытие неожиданно открыло неизвестные ранее проблемы. И это несмотря на то, что людьми они были многоопытными. Других просто удивляло. Третьих пугало подкрадывающимся безумием. А четвертых неожиданно радовало.
Были еще и пятые, для которых само бытие было проблемой. И им было хуже всего, поэтому они собирались испортить жизнь еще кому-то. Точнее, всем, начиная с собственных подданных и заканчивая молодым императором Ромулом.
Или начиная с императора Ромула?
Именно над этой проблемой размышлял король Ивиль, лениво рассматривая очередные мертвые пятна на очередной своей руке.
Это тело было уже четвертым после того, что продержалось довольно долго и дало призрачную надежду, что просуществует еще дольше, гораздо дольше. После него же попадались сплошь какие-то слабаки. То ли их матери были недостаточно здоровы, то ли еще что-то.
Да, два тела были слишком слабы. Одно сломалось, едва новоявленный его обладатель сделал два вдоха. Он даже почувствовал, как в голове что-то с хлопком лопается, прежде чем его вышвырнуло в несмерть. Второе прожило до вечера, а потом перестало дышать, и король едва на самом деле не умер в этой ловушке из костей и мяса.
Третье тело было странное. Ивилю даже показалось, что в нем существовало какое-то подобие разума, которое стало сопротивляться, из-за чего голова разболелась так, словно собиралась развалиться на куски. И обозлившийся король, едва это тело покинув, велел скормить его свиньям.
Четвертое продержалось почти десять дней, но на него король все равно не рассчитывал. Оно было слабое, безвольное и почти не умело двигаться.
— Может оставлять их разумными подольше? — задумчиво спросил сам у себя Ивиль, опустив руку. — Лишать разума перед самой заменой, тогда они точно будут поживее.
Вздохнув, он покачал головой.
Когда-то он так и делал, пока одно из тел не возомнило себя наследником. Слишком много мозгов у того мальчишки оказалось, он даже сумел союзников вокруг себя собрать и Ивиль был вынужден подвесить его на главной площади, приказав порезать так, чтобы он истекал кровью долго и успел о многом подумать. Сам король тогда тоже о многом подумал и решил, что лучше лишать разума в детстве, пока щенки клыки не отрастили.
А теперь вот новая проблема. Вырастают какие-то неспособные жить слабаки.
А на троне империи сидит здоровое и очень подходящее тело.
— Императором себя воображает, — мрачно пробормотал король.
Посмотрел в зеркало, в котором отражалась неприятная опухшая физиономия странного цвета, почти желтого, кажущаяся старой-старой, хотя тело было молодо.
— Нужно попробовать, — решил король, отвернувшись от зеркала, и позвонил в колокольчик.
Пришедшему на зов слуге он велел принести инструменты для ритуала вызова. Полюбовался испуганной физиономией немолодого мужчины, неприятно улыбнулся и сказал, что вызывать собирается всего лишь мелкого посыльного. Более крупных сородичей бога и так в мире хватает, от них бы как-то избавиться.
А когда слуга довольно бодро убежал исполнять поручение, опять посомтрел в зеркало и задумчиво сказал:
— Да, время собирать долги. Эти умники думали, что если ничего не брать у бога, то и ничего отдавать не надо, наивные. Я злопамятнее любого бога. И умею заставлять делать должное не хуже.
Сипло посмеявшись, король откинулся на подушки и стал отдыхать. К ритуалу следовало подготовиться. И сейчас он был рад, что для вызова посыльного достаточно зарезать курицу. Потому что на воющую и пытающуюся сопротивляться девицу у него сил не было, не говоря уже о мужчине. Пускай такими жертвами занимаются жрецы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Иначе будут сожраны сами, — мрачно сказал король.
Если честно, сейчас ему даже хотелось, чтобы божественная тварь сожрала своих жрецов, ослабла из-за собственной глупости и была сожрана сородичами. И пускай королевство провалится хоть к демонам, хоть в небытие. И единственное, что удерживало короля от приказа зарезать всех жрецов — он все еще хотел жить. По-прежнему хотел жить. Такое вот нелепое желание, самое сильное в его очень долгой жизни. И появлялось оно почему-то всегда именно в тот момент, когда он стоял на грани, которую стоит всего лишь переступить. Но почему-то не переступал, хотя смерти вовсе не боялся.
У Микала тоже было желание, очень сильное. Он желал разломать корабль, утопить ночных волков, похищено-спасенную элану, вместе с ее даром огненного мага, большую часть матросов, а потом утопиться самому.
А если кто-то не пожелает тонуть, Микал бы им еще и помог, веслом по голове постучал. И избавил бы мир от кучи невыносимых людей.
Нет, Микал прекрасно знал, что его с этой компанией, изначально конечно без эланы, отправили похищать артефакты не в самые опасные места. Скорее эти места были даже самыми неопасными. В одних Микал успел изучить защиту или сам ее ставил. В других толковой защиты вообще не было. В третьих хозяева даже не подозревали, что владеют артефактами, вон в ту же элану статуэткой «дева с кувшином на плече» швырнула жена хозяина дома, заподозрив в молодой вертихвостке любовницу мужа. Очень удачно эта статуэтка стояла на полке у окна.
Ну, или это Камена была такой везучей.
В общем, молодые ночные волки и сдружившаяся с ними жизнерадостная элана очень быстро довели Микала до белого каления и заставили вспомнить, почему он никогда не хотел набирать нормальных учеников. Нормальных, умных, любопытных, жаждущих действия… Вот именно таких, которые сейчас дружно смеются у правого борта, рассматривая что-то в воде.
От таких учеников куча проблем. Когда-то давно у Микала один был. Так он то фальшивые зелья кому-то продавал, потому что хотел проверить теорию о силе самовнушения. То пытался что-то творить нестандартное, дважды чуть не спалив дом к зеленым черепахам. То встречал друзей и пропадал, появляясь с побитой физиономией и вооруженными дрекольем селянами-рыбаками за спиной…
Оказалось, молодые ночные волки от молодых талантливых магов мало чем отличаются. А тут еще этих волков много. А еще Камена.
— Надо быстрее возвращаться, — понял Микал, увидев, что до чего-то договорившись и наверняка придумав очередную пакость, компания молодежи дружно идет к нему.
А еще Микал понял, что хочет, чтобы эти юнцы и юницы, наконец, почувствовали, что все вовсе не так легко и просто, как им кажется. И если с ними не будет опытного Микала с сонным порошком в карманах, умеющего выращивать дыры в практически любой защите, отпугивать собак и отбивать им нюх, продумывающего все до последнего штриха, то…
— А пускай идут сами, — мстительно решил Микал. — Я старый, больной, усталый… прослежу за ними издалека. Деткам пора привыкать к самостоятельности.
Приняв это решение Микал повеселел. И волки что-то почувствовали, потому что смотрели на него с большим подозрением.
С точно таким же подозрением, как ночные волки на Микала, Каяр смотрел на свою собственную руку.
Он уже два десятка дней подозревал, что сходит с ума. Потому что мир вокруг как-то странно менялся. Каяр слышал чей-то шепот. Чувствовал свою силу, но как-то не так, как раньше, и даже не так, как ее описывали другие огненные маги. Сила Каяра была похожа на птицу. Быструю и стремительную, с тугими перьями, с крыльями, рассекающими воздух, словно ножи. Эта птица была живая, на прикосновения реагировала, как кошка, очень уж было похоже на мурлыканье. И возможно, именно эта птица шептала. Каяр пока понять не мог.