Читать интересную книгу Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер

Это замечание не достигло своей цели: когда он ушел, матушку целиком поглотил вопрос, что надеть и как показать себя во всей красе.

— Как ты считаешь, Хелен, — спросила она после недолгого раздумья, — возможно ли, что мы там встретим кого-нибудь… я хочу сказать, кого-нибудь из представителей благородного сословия, кто оценит нас по достоинству, пожалеет и поможет нам занять то положение в обществе, которого мы заслуживаем?

Видя, что мисс Квиллиам затрудняется с ответом, я спросил:

— Мама, я тоже иду? А я что надену?

— Что ты, Джонни, думаю, для балов ты слишком мал. А кроме того, знаешь ли, тебя не приглашали.

Великий день, объявленный мистером Пентекостом, наконец настал, и матушка с мисс Квиллиам отложили работу пораньше, чтобы помочь друг другу причесаться и принарядиться. К девяти, когда раздался стук в дверь, они выглядели раскрасавицами и настоящими леди. Когда Силверлайт вошел вместе со своим другом, дамы (появление мистера Пентекоста их обеих неприятно поразило) сумели встретить их благосклонным приветствием. Джентльмены тоже выглядели вполне элегантно, особенно мистер Силверлайт, еще более обычного потрудившийся над своим туалетом.

— Вечер выдался погожий, — сказал он с улыбкой, — так что, если вы не против, мы могли бы пройтись пешком.

— В самом деле, — подхватил мистер Пентекост, улыбаясь мисс Квиллиам и матушке, — идти всего-то два шага.

— Да, — отозвалась матушка. — Пожалуйста, экипаж пусть остается дома.

Мистер Силверлайт рассмеялся, словно услышал что-то остроумное.

Мы двинулись в путь (я уговорил матушку все же взять меня с собой); дамы придерживали юбки, чтобы не испачкать подол в уличной грязи на немощеной дороге. При свете фонаря мистера Пентекоста мы прошли немного по Орчард-стрит и свернули в темный переулок, соединявший ее с Нью-Сквер. Не оправдывая своего названия, это место представляло собой всего лишь двор, окруженный низкими жилыми строениями, мастерскими и складами — их построили два-три десятка лет назад вместо садиков на задах прежних нарядных особняков на Орчард-стрит. Откуда-то из угла этого темного двора доносились пиликанье скрипок, напевы корнетов и дудок, гуденье труб — все это в сопровождении ритмичного перестука каблуков. Мы вошли в один из низеньких дверных проемов, и на пороге матушка испуганно оглянулась на мисс Квиллиам. Перед нами виднелась большая комната (что-то вроде ветхого заброшенного флигеля), в огнях свечей с сердцевиной из ситника, которые были укреплены на голых стенах, где голые кирпичи перемежались с пятнами побелки там, где штукатурка еще не осыпалась. Внутри кружились скопления тел и теней: люди танцевали парами и группами на земляном полу; прочие прикладывались к большим оловянным кружкам и пели.

— Но ведь это не… — Матушка запнулась.

Я видел, как она разочарована, и злился на нее.

— Пойдемте, дорогие леди. — Мистер Силверлайт устремился в помещение.

Мы сделали несколько шагов, и в ноздри нам хлынул резкий запах плесени и гнилого дерева, в смеси с едкой вонью горящего ситника; испарения разгоряченных человеческих тел, запахи табака и спиртного дополняли этот букет.

— Я не могу здесь оставаться! — выдохнула матушка. — Только не с этими людьми.

— Моя дорогая леди, не знаю, чего вы и ожидали, — проговорил мистер Силверлайт. — Наши добрые хозяева принадлежат к числу бедных изгнанников с Эрина, печального братского острова, и потому отличаются некоторой неотесанностью, однако, ручаюсь, по-своему они вполне респектабельны.

— Пойдем отсюда, Хелен, — шепнула матушка.

Тут вперед выступил незнакомый мужчина:

— А, приветствую ваши милости. Буду рад увидеть вас за жигой. И Тейди бы тоже радовался, он любил погулять.

— Тейди? — повторила мисс Квиллиам. — Это тот самый друг, о котором вы говорили, мистер Силверлайт? Наш хозяин?

— Конечно, но только не хозяин. Это по нем мы собрались. Воздать ему честь.

— Воздать честь! А почему его чествуют — по случаю какого праздника?

Ирландец усмехнулся:

— Праздника, говорите? Acushla machree![9] Не хотите его повидать?

Не дожидаясь ответа, он повернулся и повел нас в угол сарая, где лежал соломенный матрас со свечами в посеребренных подсвечниках в головах и в ногах. В головах, на полу, сидела старая женщина, закутанная в темный оборванный плащ. Взглянув на Тейди, я узнал в нем нашего соседа.

Сказав что-то старухе на их языке, ирландец плеснул какой-то жидкости из кувшина в стакан и протянул ей, потом дал по стакану моей матушке и мисс Квиллиам.

— Все мы к этому идем, — сказал он. — Так будем веселиться, пока можно.

Матушка схватила стакан и осушила. Потом отбросила его и нырнула в толпу танцующих; мистер Силверлайт устремился за нею. Я наблюдал, как они вальсировали, кружась то в одну, то в другую сторону среди других танцоров.

Слушая неистовые рилы в исполнении скрипок, стоны волынки и визг дудок на фоне ритмичного топота, я вообразил себе, что нахожусь в хижине, где-то на дальнем западе Ирландии.

Матушка по-прежнему танцевала с мистером Силверлайтом; когда они проплывали мимо меня, я заметил, как она ему улыбалась, и подумал, что в первый раз за долгое время вижу ее счастливой — знать бы мне, что первый раз окажется и последним. Ответная улыбка на лице обнимавшего ее партнера вызвала у меня сомнение в том, что мистер Силверлайт так уж мне нравится.

Мистер Пентекост чопорно обнял за талию мисс Квиллиам, и они степенно двинулись вперед, огибая пары, а также ряды мужчин, которые, со сплетенными руками, кружились на ирландский манер хороводом. Попивая пиво у стены, я гадал, одному ли мне кажется, что это показное веселье отдает отчаянием, словно у каждого, кто здесь есть, минутное удовольствие омрачено страхом перед будущим, перед надвигающейся зимой.

Свечи, длинные тени которых плясали по грязным стенам, начали расплываться у меня в глазах, и чей-то голос сказал мне в ухо: «Идемте, мой юный приятель, вам пора в постель».

Мистер Пентекост взял меня за руку и поспешно повел домой, чуть ли не на руках донес наверх и опустил на постель. Я тут же заснул и так и не узнал, когда вернулись матушка и мисс Квиллиам. Утром я не стал их расспрашивать, потому что обе они были бледными и вялыми, а матушка жаловалась на головную боль.

Страхи мои оправдались: то были, в самом деле, последние минуты счастья; неумолимо наступала зима, с нею спад торговли — это означало постепенное сползание в пропасть. У мистера Пичмента все меньше находилось работы для моей матушки и мисс Квиллиам. Они изо всех сил старались найти себе какое-нибудь прибыльное занятие: изготовление булавок и пуговиц, отделка сюртуков — но почти безуспешно. Слишком много было работников, готовых трудиться дольше и получать меньше, чем они, — за такими им было не угнаться. К началу октября положение наше стало отчаянным.

Мы зарабатывали тогда втроем по пять шиллингов в неделю, и падение наших доходов на этом не остановилось. Квартирная плата составляла три шиллинга, помощник домовладельца требовал оплаты точно в срок, не заплати мы в очередное воскресенье, к понедельнику оказались бы на улице. Спасали нас только скудные сбережения мисс Квиллиам (она настаивала на том, чтобы считать их общими), и было ясно, что, если торговля не пойдет круто в гору, мы вскоре останемся без средств. Более того, зимой наши расходы должны были увеличиться, потому что придется больше жечь угля и сальных свечей, иначе как мы сможем вечером работать. И еще, ни у матушки, ни у меня не было зимней одежды. Видя все это, я решил, что пришло время продать медальон.

Как-то вечером, в середине октября, когда мисс Квиллиам отправилась к соседям, а матушка все еще шила при огарке свечи, я об этом заговорил.

— Мама, мы не можем дальше жить на деньги мисс Квиллиам.

Она взглянула тревожно: Что же делать?

— Нужно продать медальон.

Она шумно вздохнула и протянула руку к медальону.

— Я знала, что ты так скажешь. Я, наверное, этого не переживу.

— Выбора нет.

— Это все, что мне осталось на память о тех днях, когда я была счастлива.

Проведя весь день на улице, я устал, замерз и проголодался и потому поддался раздражению:

— Подумай головой. Как иначе нам питаться и обогреваться?

Прежде чем ответить, матушке, по-видимому, пришлось собраться с духом.

— Джонни, я вот о чем раздумывала. Не сердись, пожалуйста, но что если все-таки продать кодицилл сэру Персевалу?

Я вспомнил уроки права, преподанные мне нашими соседями, и соображения, которые у меня зародились, — о том, какие претензии могла бы предъявить моя семья.

— Нет, — сказал я. — Это была бы жуткая глупость. Уверен, он очень дорого стоит, они никогда не дадут нам настоящую цену.