Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

перенаправления продовольственных запасов в кампании означала, что страдания гражданского населения не прекращались. К началу июня дневной рацион хлеба так и не поднялся выше четырех унций в день[320].

В голодной зиме 1757-58 годов можно лишь отчасти винить неудачные урожаи 1756 и 1757 годов. В обычное время Канада производила достаточно зерна, чтобы прокормить собственное население, а остатков хватало еще на двенадцать тысяч человек. В обычный военный год необходимо было найти пайки для как минимум пятнадцати тысяч регулярных войск, морских отрядов, индейских воинов и ополченцев, находящихся на постоянной службе, а это означало, что даже небывалые урожаи должны были дополняться поставками продовольствия из Франции. Однако к осени 1757 года британский флот установил эффективные блокады в Гибралтаре, на побережье Ла-Манша и в заливе Святого Лаврентия. Таким образом, чтобы благополучно прибыть в Канаду, любому французскому торговому судну приходилось дважды проходить через ряды кораблей Королевского флота, а также избегать англо-американских каперов в открытом море. Единственными надежными бегунами блокады были французские военные корабли, идущие en flûte, или лишенные большей части пушек: в такой конфигурации они могли обогнать практически любой корабль британского флота. Но большинство флейтов перевозили официальные депеши и подкрепления; их типичный груз — порох, дробь и товары индейской торговли — не способствовал пополнению скудных запасов продовольствия в колонии[321].

Кроме того, повсеместная коррупция усугубляла проблемы, которые создавали чрезмерный спрос, неурожаи и блокады. Война короля Георга и текущий конфликт настолько деформировали экономическую жизнь Канады, что ведущим сектором торговли стали уже не рыба, меха и шкуры, а военные поставки и провиант. Заключение контрактов входило в обязанности главного гражданского администратора колонии, или интенданта, и Франсуа Биго, занимавший этот пост с 1744 по 1760 год, не стеснялся использовать свое положение для создания монополии для себя и своих партнеров, группы под названием «Большое общество» (la grande société). Деловой корреспондент Биго в Бордо отправлял за государственный счет грузы с провизией и предметами роскоши Биго, который, в свою очередь, передавал правительственные векселя для оплаты корреспонденту. В мирное время партнеры Биго продавали эти грузы на открытом рынке и делили прибыль с интендантом. Во время войны Бигот мог продавать грузы Короне (то есть самому себе, как офицеру, ответственному за снабжение королевских войск в Канаде) с огромной наценкой. Тем временем агенты Биго покупали канадское зерно по установленным законом ценам от пяти до семи ливров за миногу, перемалывали его за государственный счет в муку и продавали муку короне — то есть Биго — по рыночной цене, которая в итоге достигла двадцати шести ливров. Когда наступал голод, именно Биго, как интендант, отвечавший за гражданское благосостояние, продавал населению пайки государственной муки по субсидируемой государством цене. То, чего этой системе не хватало в этической чистоте, она с лихвой компенсировала прибылью. К зиме 1757-58 годов Биго разбогател настолько, что смог выдержать проигрыш в азартные игры более 200 000 ливров без видимого ущерба для своего образа жизни[322].

Бигот не переставал снабжать армию, но делал это с огромными затратами для короны и колонии. Вместе со стремительно растущими расходами на провиант военные расходы привели внутреннюю экономику Новой Франции в состояние инфляции, которая к началу 1758 года полностью вышла из-под контроля. К концу войны короля Георга французская казна ежегодно тратила на Канаду 2 000 000 ливров, к 1755 году — 6 000 000, а к концу 1757 года — 12 000 000. Имперские администраторы пытались остановить поток канадских бумажных денег, которые, по их мнению, подпитывали эту гротескную инфляцию, отправляя специи для выплаты регулярным войскам и закупки провизии, но появление золота и серебра лишь ускорило темпы обесценивания. Торговцы, спекулировавшие зерном, продавали его только армии, которая могла расплатиться золотом, и отказывались продавать канадцам, пытавшимся расплатиться обесцененной бумагой. Это усилило нехватку продовольствия и привело к росту цен на открытом рынке; фермеры стали отказываться продавать свою продукцию по любой цене, скрывая ее от агентов Биго; закон Грешема неумолимо вытеснял золото и серебро из обращения. Когда Биго попытался спасти ситуацию, объявив преступлением отказ от оплаты бумажными деньгами, он лишь усугубил проблему. Тонны монет, доставленные в Новую Францию, просто исчезли, переплавленные буржуа в пластины и зарытые крестьянами в клады, которые не будут откопаны до тех пор, пока на их разоренной, голодной земле не установится мир[323].

Все это не облегчало снабжение армии, и все это помогало убедить Монкальма и его офицеров в том, что их послали защищать народ, настолько погрязший в корыстных интересах, что его едва ли стоит спасать. Отношения между Монкальмом и генерал-губернатором, которые никогда не были сердечными, ухудшились. К началу кампании 1758 года они почти не разговаривали друг с другом, переписываясь в письмах, которые дышали ледяным взаимным презрением. Монкальм считал, что Водрёй, формально его начальник, настолько привержен стратегии использования индейских союзников и партизанской войны для защиты Канады, что готов на все, чтобы подорвать более «цивилизованные» стратегии Монкальма, что было в основном правдой; что Водрёй ожидал его провала и намеревался сделать его козлом отпущения за потерю Новой Франции, когда это произойдет, что было не совсем неправдой; и что Водрёй был в союзе с Биго, что было ложью. Водрёй считал, что Монкальм презирал его как представителя канадской аристократии, что было правдой; что Монкальм не ценил индейцев как союзников, что также было правдой; и что Монкальм был некомпетентен в военном отношении, что было неправдой. Каждый из них обильно жаловался на другого в официальных депешах. В конце концов Монкальм счел необходимым отправить двух личных эмиссаров во Францию — якобы для того, чтобы попросить о дополнительной поддержке, но на самом деле для того, чтобы выступить против Водрёйя и Биго. Водрёй поспешил со своим представителем в Париж, чтобы прибыть раньше людей Монкальма.

Перепалка между Водрёйем и Монкальмом возникла на почве антагонизма между канадскими провинциалами и представителями имперской метрополии, весьма схожего с напряжением, породившим столь ожесточенные споры в британских колониях в период правления лорда Лаудуна. Однако в случае с Новой Францией не было Питта, чтобы решить вопрос путем отзыва одной из спорящих сторон. Несмотря на все их взаимные претензии и маневры, Людовик XV решил оставить обоих на месте, удостоив Монкальма повышения до генерал-лейтенанта, успокоив Водрёйя Большим крестом ордена Сен-Луи и призвав генерал-губернатора тесно консультироваться с главнокомандующим по всем гражданским и военным вопросам. Таким образом, слабость в центре, которая была очевидна уже в начале 1758 года, только усугубилась, а нехватка людей и