видел, чтобы он плакал». «Он хочет костюм Зорро», – говорит Негар. Зорро? Оказалось, кто-то в детском саду пришел в таком костюме. Дара – спокойный мальчик, он невозмутимо делится игрушками, но иногда как воспылает страстью: к футболу, красным сапогам, отцовской трубке, луне. И тогда в нем словно поселяется маленький чертенок, мягкие пухлые щечки взволнованно раздуваются, глаза блестят, и он всем своим существом тянется к объекту своего желания.
«Он просто избалованный мальчишка», – фыркаю я. Его няня Тахмине терпеть не может, когда он плачет; у нее самой уже глаза на мокром месте. «Ну тихо, тихо», – бормочет она и ласково застегивает пуговицы на его курточке (еще один подарок маман Несси – темно-синяя, с вывязанной на правой полочке красной собачкой и двумя кармашками, которые Тахмине-джун уже набила конфетами). «Я сошью тебе костюм Зорро, – говорит она. – И костюм Супермена. Вот подожди, через пару дней вместе сходим за тканью».
Двоюродная сестра моих детей Санам, Дара и Негар
Скоро Дара успокаивается, и они с отцом заговаривают про Супермена и Зорро. «Когда вырасту, хочу быть как они», – говорит Дара. «Но почему Зорро? – недоумевает отец. – В Иране много своих великих героев. Ты разве не хочешь походить на Ростема или Каве? – спрашивает он. – Знаешь, кто такой Каве? Он спас Иран от страшной тирании Зохака. Когда ты родился, я надеялся, что тебя назовут Каве».
Дара отвечает: «Мне не нравятся иранские герои, они обижают маму. У них пистолеты, и они хотят нас убить». Отец, кажется, в шоке. «Так было не всегда, – тихо произносит он. – В детстве твоя мама могла ходить куда угодно и делать что угодно». «Тогда я хочу, чтобы сейчас было, как тогда», – говорит Дара, и мы не продолжаем эту тему.
Думаю, причиной поведения Дары стал один случай, произошедший несколькими неделями ранее. Был национальный праздник, мы с Биджаном решили отвезти детей в горы, в деревню Дараке в окрестностях Тегерана, находившуюся примерно в двадцати минутах от нашего дома; там был легкий маршрут. Мы прекрасно провели время, дети пели, Биджан шутил, мы ели кебабы и сидели на улице, хотя было прохладно. Счастливая семья.
На спуске мы с Негар пошли впереди. Дочь рассказывала историю о приключениях хвастливого петуха, и тут я услышала крик:
– Эй, хеджабето дорост кон! («Эй, поправь платок!») – Я обернулась и увидела молодого человека, который шел прямо за нами, очень близко. Я не обратила на него внимания, крепко взяла Негар за руку и ускорила шаг. – Ты не слышала? Убери волосы под платок.
Негар испуганно взглянула на меня.
– Не обращай внимания, – сказала я. – Просто иди дальше.
– Эй, ты! Глухая, что ли? – огрызнулся дружинник.
– Я не глухая, – медленно проговорила я. – Но это мое личное дело, как мне носить платок. – Не знаю, что на меня нашло. Иногда я сама не понимала, зачем не подчиняюсь правилам. Почему бы не промолчать и не сделать так, как мне велят?
– В этой стране шлюхам не рады, – фыркнул он. – Не слышала, что ли, была революция?
Тогда я закричала. Биджан и Дара ускорили шаг и нагнали нас. Биджан – очень спокойный человек, никогда не теряет хладнокровия и достоинства. Он много раз говорил, что я должна принять текущие обстоятельства, понять, в какой стране мы живем, и иначе выражать свое несогласие. Из-за этого мы ссорились, я обвиняла его в нечувствительности, в отсутствии сопереживания женской беде, а он отвечал совершенно спокойно – отчего мне хотелось кричать громче, – мол, я веду себя инфантильно и неразумно и вижу только плохое. Он не меньше моего ненавидит этих бандитов-дружинников, но Ази-джан, что поделать, это наша страна. Я люблю эту страну и принимаю все хорошее и плохое, что в ней есть, пытаясь изменить плохое. Однако в этот раз Биджана покинула его рассудительность. Повернувшись к дружиннику, он закричал:
– Да как ты смеешь?
– Пристыди свою жену! – презрительно ответил дружинник. – Твоя обязанность – держать ее в узде! – («Неуправляемые» женщины считались ответственностью их родственников-мужчин.) Тут Негар, Дара и я отошли в сторону и стали смотреть, как мой спокойный муж слетает с катушек.
– Пойдем в комитет, – наконец сказал дружинник. Порядочные граждане должны были исполнять свой религиозный долг, сообщая властям о нарушениях морали; такое поведение всячески поощрялось режимом. Местный революционный комитет располагался в конце горного маршрута в деревне Дараке, рядом с парковкой. Дружинник воинственным шагом шел впереди, а мы с Биджаном тащились сзади, держа за руки детей. Путь казался бесконечным. В какой-то момент Дара заплакал, Негар подхватила; оба скорее тащились, чем нормально шли, нам приходилось тянуть их за собой. Мы с Биджаном спорили, а посетители чайных и ресторанов, что попадались нам навстречу, выходили на улицу, подбадривали нас и отпускали неодобрительные возгласы в адрес нашего сопровождающего.
Мы шагали по деревне, а лавочники и прохожие присоединялись к протестному маршу: «Отпусти их, отпусти! – скандировали они, проклиная дружинника и подбадривая нас. – Посмотри, что вы сделали с исламом! Ты называешь себя мусульманином, а сам как обращаешься с тварями Господними?» За процессией увязались несколько мальчишек, злорадно улюлюкая, пока мы не дошли до дверей в комитет. К нашему облегчению, на месте никого не оказалось.
Нам повезло: все уехали в город на большую демонстрацию.
– Стойте здесь, я сейчас приду, – сказал дружинник. Мы постояли несколько минут, а потом бросились к двери и побежали к машине. Всю дорогу домой дети плакали на заднем сиденье, а мы с Биджаном твердили, как нам повезло, ведь мы легко отделались. Людей сажали в тюрьму на несколько дней или подвергали порке даже за меньшие преступления. Я повернулась к детям и попросила Негар спеть песенку про петушка. Пыталась шутить с Дарой, но дети притихли и уже не могли веселиться.
Видимо, Дара вспомнил тот случай в горах, когда предпочел Зорро Ростему и Каве. Отец тогда сказал: «Твои дети родились на той же земле, что ты, твой отец, отец твоего отца и все наши предки. И все мы переживали трудности, плохие времена и хорошие, но никогда не поворачивались спиной к своей стране. Режим может забрать наше имущество, но нельзя позволять ему отнять нашу культуру и веру».
Всю восьмилетнюю войну иракцы периодически бомбили Тегеран и сбрасывали на нас ракеты. И все это время Биджан исправно ходил на работу, даже если ракета падала рядом с его офисным зданием, причиняя значительный ущерб и выбивая все окна. В подобных обстоятельствах мне казалось самым важным держаться за ощущение «нормальности». Теперь мне проще рассматривать различные события в связи друг с