— Ладно, это его дочь, — говорю я. — Это не наше дело.
— Теперь это моё дело, — он гладит материал большим пальцем. — Она попросила меня о помощи. Это моё дело.
Я теряюсь в догадках, но сейчас он мне нужен, и я не могу создавать проблемы, споря с ним по этому поводу. Я пожимаю плечами.
— Хорошо. Но только после того, как мы найдём Синди.
— Конечно, босс. Ты на первом месте, но потом мне может понадобиться время.
Иисус Христос. Я смотрю на него, гадая, что случилось с прагматичным, спокойным человеком, которого я знаю. Я ничего не говорю. Прямо сейчас всё, что имеет значение — вернуть Синдерс домой, и я знаю, где она.
Глава 34
Синди
Я ворочаюсь и кручусь.
На этой кушетке холодно даже с покрывалом, которое он мне дал.
И неудобно.
Я не могу уснуть, потому что всё, о чём могу думать — как выбраться отсюда.
В этом месте нет оружия. Я поискала. Может, и так. Раз уж я попыталась сбежать, почему бы не попробовать найти оружие? Есть пластиковые столовые приборы, с которых, если бы я была в тюрьме, можно было бы сделать заточку, но у меня нет таких навыков. Есть консервный нож, единственный металлический предмет. Есть консервы, но я не могу представить, как их можно использовать, как оружие. Я могла бы ударить его одной по голове, но это, вероятно, не причинило бы особого вреда. Я могу попытаться порезать его зазубренной консервной крышкой, но опять же, это было бы трудно сделать, и сомнительно, что это принесёт много вреда.
Я нюхаю жидкость, которой он чистит краски, и, похоже, это простая вода. Я ничего не смыслю в живописи, но это значит, что он не может использовать масляные краски, иначе ему понадобилось бы специальное чистящее средство.
Когда серый свет рассвета проникает в окно, я тоскливо смотрю на его стол с кисточками, банками для чистки и прочей атрибутикой, и в этот момент резко поднимаюсь на ноги.
Кисточки.
Могу ли я сломать одну? Будет ли она достаточно острой, чтобы ранить его?
Я сомневаюсь, что это принесёт большой ущерб, если только я не смогу сделать её острой и пырнуть его очень сильно. Даже тогда, пройдёт ли она сквозь одежду и кожу? Представляю, если я попытаюсь заколоть его сломанной кистью, и ничего не получится. Он убьёт меня. Или ранит. Очень сильно. В этом я уверена.
Нико однажды говорил со мной о самозащите. Это было после того, как я хорошенько потренировалась на боксёрской груше, и я пошутила, что смогу справиться с кем угодно. Он был настроен серьёзно, и сказал, что это не так.
Затем он поклялся обеспечить мне защиту, и научить меня основам самозащиты, но в тот вечер он дал мне несколько советов. Нико сказал, что если не знаешь, как правильно использовать вес тела против человека, то, скорее всего, получишь травму, если попытаешься взять его на себя. Потом он сказал, что у всех есть слабые места. Места, где может быть больно.
Горло, сказал он. Сильный удар по горлу может обезвредить почти каждого. Яйца, если это мужчина. И он сказал, и я помню это, — пни их очень сильно. Сильнее, чем ты когда-либо ударяла кого-нибудь в своей жизни, прямо между ног. Глаза.
Глаза.
Боже, от одной этой мысли мне становится плохо, но может ли одна из кисточек, воткнутых в глаз Луи, вытащить меня отсюда?
Не думаю, что смогу это сделать.
Дерьмо.
Я в полном дерьме. Почему я не могу заставить себя причинить ему боль? Я слишком мягкая для своего блага.
*****
Прошло два часа, и мои мысли постоянно были сосредоточены на одном. Я должна выбраться отсюда, чего бы мне это ни стоило.
Луи вошёл в комнату час назад и сорвал с меня одеяло, оставив меня в свадебном белье.
Он уставился на меня с таким взглядом, что мне хотелось кричать. Вместо этого я вынудила себя улыбнуться.
Не отрывая взгляда от моих глаз, он провёл пальцем по складке моих шёлковых трусиков, прямо между складок, и я не смогла сдержать вырвавшегося у меня вздоха.
Это был вздох ужаса, но он понял его совершенно по-другому, потому что улыбнулся и облизал губы.
— Скоро, когда ты поправишься, я смогу показать, как сильно я тебя люблю.
Затем он тряхнул головой, словно прогоняя туман, и подошёл к мольберту, но прежде чем начать рисовать, засунул палец в рот.
Меня чуть не вырвало.
Теперь я знаю, что при первой же возможности я должна сделать всё, чтобы выбраться отсюда.
Он рисует и рисует, а мне так скучно и тоскливо. Но я всё равно приму это за альтернативу.
Он сделал уже пять моих набросков, отбрасывая их один за другим. Мазки краски, которые он наносит на холст смелые, торопливые и всё более безумные.
Он кричит от разочарования и отрывает следующее полотно от мольберта, бросая его через всю комнату.
— Я слишком подавлен, — он смотрит на меня со злостью в взгляде, будто это моя вина. — Сколько времени займёт выздоровление? Что он с тобой сделал?
Я начинаю дрожать и обхватываю себя руками.
— Я не знаю, Луи. Сегодня всё ещё очень больно.
Он рычит под нос, а потом подходит к ящику с ключами и хватает их. Он быстро выходит, закрыв за собой дверь, и я не теряю времени. Я пробегаю по комнате и выхватываю кисть. Я выбираю ту, что выглядит достаточно тонкой, чтобы сломать, но достаточно толстой, чтобы нанести ущерб. Потом я спешу обратно на кушетку, и сгибаю её над моей ногой, пока она не ломается с приятным щелчком.
Я ощупываю конец более длинного куска дерева, и он не такой уж острый. А вот у более короткого куска кисти край острый, с зазубринами.
Это может ранить его глаза. Конечно. Мне нужно быть рядом с ним, и быть абсолютно сосредоточенной, когда я сделаю это, потому что это будет ужасно.
Как я могу приблизить его и отвлечь?
Затем мне приходит мысль.
Предложить ему кое-что. Сделать его уязвимым. Он уязвим, когда голый или полураздетый. Если его трусы будут вокруг его лодыжек, он не сможет быстро двигаться. Если его яйца будут у меня в руке, мне не придётся целиться и молиться, чтобы не промахнуться, я могу чертовски сильно сжать, или… Нет, подожди. Что случилось с парнем в школе во время драки? Это был последний год, и мы уже собирались уезжать, когда произошло это событие. Одному из парней в драке сильно повредили яйца. Перекручивание? Что-то вроде этого. Два мальчика дрались, и один схватил другого за яйца, скрутил и сильно потянул, буквально отправив парня в больницу. Ему сделали операцию, и на следующей неделе мы все получили урок по половому воспитанию о том, что нельзя перекручивать яички.
Повернуть и потянуть. Сильно.
Ладно, пусть он будет полуголым, я возьму его яйца в руку, поверну и потяну, а другой рукой проткну ему глаз или щеку. По-моему, сработает и то, и другое. Я проверяю деревяшку, с силой вдавливая её в ладонь. Она достаточно острая, чтобы причинить вред. Сомневаюсь, что смогу проткнуть его живот, но, думаю, проткну щеку — она тоньше, там легче пробить плоть.
Не могу поверить, что думаю об этом, но благородство Луи длилось меньше суток. Я даю ему ещё двенадцать часов, прежде чем он жестоко нападёт на меня. Он разрывается.
Я не позволю ему сделать это. Я лучше умру сражаясь, чем позволю ему сделать это со мной. Пошёл он, извращённый псих. Он выбрал не ту девушку. Всю мою жизнь люди издевались надо мной. Меня дразнили в школе. Ужасно обращались Иветта и её дочери. Нико и его люди тоже сначала относились ко мне с презрением.
Все смотрят на меня и видят жертву. Больше нет. Луи ещё пожалеет о том дне, когда зациклился на мне.
Когда он возвращается в комнату, у меня есть план. Ужасный план, но я должна действовать. Иначе он сорвётся, и я окажусь мертва.
У меня трясутся ноги от страха, и я пытаюсь успокоить себя. Воображай Нико, говорю я себе. Он пойдёт на это и ранит Луи раньше, чем тот успеет пострадать. Я возношу молитву предкам и надеюсь, что ведьма и возлюбленная пирата присматривают за мной. Свирепые женщины, которые могут направлять меня сейчас.