«Мадреяры владели драконами тогда, когда Вазант был ещё молод, но у них ещё осталось и логово для них, и полные стадами поля, и память о том, как управлять их вниманием с помощью еды. Вазант был не слишком рад моему замыслу, но жажда расквартировать у себя дракона превысила опасения».
Губы Ксахра натянулись, оскалились. Недовольный рокот прозвучал из глубины груди. Гидра на всякий случай отшагнула назад — но она уже знала, что её отступление не значит страх. Общаясь между собой, драконы точно так же частенько корректировали дистанцию. Когда один рычал, другой пятился, чтобы дать понять, что не хочет конфликта. Или оставался на месте, молча принимая вызов.
Умение проявить осторожность не было равно трусости.
И Ксахр понял её. Он склонил голову, топорща свою жемчужного цвета гриву. Но Гидра не посмела ни приблизиться к нему, ни коснуться его изящной морды.
У неё, в конце концов, был собственный лётный брак.
Чем дольше она общалась с Ксахром и Лукавым, тем лучше понимала, что выражение «всякий дракон имеет свой характер подобно человеку» и верно, и не верно. Они, действительно, отличались нравами. Но их было не так просто разделить на «спокойных» и «вспыльчивых», потому что они сочетали в себе контрасты, непривычные пониманию человека. И одновременно, действительно, имели некоторые повторяющиеся варианты поведения.
Так что Гидра отринула гордость и на всякий случай ещё раз прошерстила все драконьи книги Тавра. Пускай он и не стал доа, но всё же он успешно вырастил троих драконов и многое понимал о них.
Увы, но все запылённые тома хранили лишь древнее знание. Никаких записей самого Тавра. «Как всегда, никому не верил и всё хранил лишь в своей голове».
Однако кое-что Гидра всё-таки нашла. Это была бумага, спрятанная в один из старинных томов. Да так, что она бы ни за что не наткнулась на неё, если б не листала страницы одну за одной.
Это было отмеченное диатрийской бирюзовой печатью завещание диатра Эвридия. Оно гласило:
«Сим я,
Диатр Эвридий Астрагал, Марлорд Дорга и Тиса, заявляю:
Мой наследник, Эван, продал наши золотые рудники врагу из Барраката ради собственной выгоды. Он рассчитывал полученным откупом задобрить сильнейших лордов Рэйки, чтобы заручиться их поддержкой, если перед ними встанет выбор между ним и Энгелем. Он хочет моей смерти и наверняка скоро добьётся её.
Поэтому именем трёх Богов и Великой Матери я заверяю, что наследником своим считаю диатрина Энгеля Астрагала, и да будет Иерофанту известно, что сие есть моя истинная и никем не навязанная воля.
Пускай же Энгель судит своего брата справедливо, но со строгостью, которую требует закон.
Если я погибну, считать моим убийцей диатрина Эвана».
Гидра подняла брови и захлопнула книгу.
— Мда, — протянула она.
«Значит, завещание всё-таки существовало. И Эван действительно имел дела с барракитами, как подозревала ди Монифа. Но почему Эвридий не успел обвинить сына в измене? Может, он для того и ездил на переговоры с врагом — чтобы узнать у них, каковы были условия их договора с диатрином? Иначе у него могло не быть веских доказательств», — думала она. — «Диатр Эвридий был заложником собственной справедливости. Он не мог посадить сына за решётку, не будучи до конца уверенным, что его подозрения — не выдумка. Похоже, у него было очень мало времени, чтобы принять верное решение. Как и у меня».
Гидра вздохнула и покачала головой.
Даже если Эвридия отравили барракиты, наверняка они действовали по указу Эвана. Кроме того, это объясняет, почему они не стремились захватить Мелиной после смерти Эвана — они понимали, что у них не осталось поддержки изнутри Рэйки, и их встретит жёсткий отпор.
«А Тавр нашёл это завещание, когда проводил свой “обыск с сотней поверенных”. И спрятал его, потому что это был способ держать Эвана на крючке. Он хотел женить его на Ларе и подчинить себе; а Эвана волновало лишь избавление от Энгеля. Наверняка он выбрал меня, а не Лару, чтобы отрезать брату все пути назад. И, очевидно, именно Эван подстроил новость о смерти Энгеля, которая тогда так потрясла нас. И поэтому Тавру пришлось допытываться у Леммарта, был ли Энгель взаправду убит барракитами — он ведь и сам не знал».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Теперь, впрочем, это не имело никакого значения. Оставалось лишь прийти к выводу, что Тавр сблизился с Эваном достаточно, чтобы в итоге и стать его убийцей, когда тот сделался слишком непредсказуем.
Само завещание Гидра решила передать ди Монифе, ибо та заслуживала знать правду. Однако предавать его огласке было неразумно.
История уже ушла слишком далеко вперёд.
Словом, вторым заходом на Аратингу диатрис разобралась с основными проблемами острова. Она ощутила результаты своих усилий, когда сама решила пройтись по Арау.
В каждом квартале она видела начатые по её приказу стройки колодцев, каналов, складов и домов. Не попадались ей больше рикши и носильщики — всю знать она пересадила на лошадей, запретив ездить на чужих горбах. Она слышала, как люди радостно кричат её имя, как когда-то кричали имя Энгеля. Коты вторили горожанам задорным мяуканьем, и дети пищали умильное прозвище:
— Кошачья диатрис! Кошачья диатрис!
«Ты можешь править огромной страной, можешь освоить драконий лёт и стать наследницей королевы Лорны, но людей нельзя обвинять в том, что они судят по тому, что видят: там, где появляюсь я, возникают и коты. И для них это самый верный мой признак».
Помимо кошки Лесницы, которая была повышена до советницы, в Мелиное Гидра назначила придворной охотницей ту кошку, которая отыскала ей книги в библиотеке Иерофанта. Серую пушистку она назвала Архивисткой. В Аратинге же её основным инструментом стал одноухий чёрный кот по прозвищу Демон: яростный и упрямый, он не боялся огромных островных крыс и всегда находил для диатрис беглых преступников. На Тисе её волю хвостатому сообществу доносила старая хитрая Нота, очень громко мяучащая кошка. А на Благовесте действовал целый семейный подряд: пятнистые Тишь, Прыгун и Кража понимали Гидру с полуслова и своими быстрыми лапами могли преодолеть весь остров будто за одну ночь.
Разумеется, труды хвостатых не были напрасны. Всякий теперь знал, что животных обижать нельзя: об этом узнает сама диатрис и повелит отрубить руку, что посмела навредить коту или собаке. Кошки стали особым элементом Рэйки. При виде них городская голытьба начинала выбирать выражения, а чиновники — старательно прятать руки в карманы.
Скрыться от диатрис стало невозможно. В небе парили её драконы, по канавам сновали её коты, а по улицам маршировала верная гвардия — реформированные иксиоты, получившие название ландрисы. Сотни и тысячи чужих тайн заполняли гидрины записные книжки. Многих было достаточно, чтобы назначать весьма суровые наказания. Но всякий приговор она выносила, трижды подумав и трижды выслушав доводы своей правой руки, Авроры — мудрой и одновременно крайне милосердной женщины.
И всё это не сумело бы выстроиться и выстоять, если бы не тихий, но уверенный голос лхама с побережья. Лишь коротко изучив ситуацию, тот на всё находил ответ: вердикт какой суровости выбрать изменнику, на какой процент повысить пошлину, кого поставить на должность. Он был истинным владыкой своего народа, пускай народ никогда и не смог бы его увидеть.
За полгода Рэйка воспряла. Всё, что так долго выстраивал диатр Эвридий, было подхвачено и продолжено. Подданные королевы превозносили мудрость и милость Кошачьей Диатрис, и даже самые амбициозные и злоязыкие дворяне держали свои суждения при себе, боясь, что пушистая разведка донесёт Гидре их дурные мысли.
Сама Гидра окончательно перестала носить чёрное. К тридцатому чимена, годовщине своей свадьбы с Энгелем, она уже вовсю одевалась в цветные сари и расшитые золотой нитью дупатты. При её дворе в Раале стали потихоньку появляться молодые сыновья лордов и рыцарей. Но этот день и эту ночь она провела вдали от всех, на берегу реки Тиванды, со своим возлюбленным лхамом.