или позволишь мне быть рядом.
– Той жизни уже не вернуть, – едва слышно отозвалась она, по-прежнему глядя в стену.
Он провел в ее палате бóльшую часть дня и покинул больницу лишь тогда, когда персонал настоял на этом.
Заехав на студию, он передал все документы своему заместителю и взял бессрочный отпуск за свой счет. В ближайшие пару месяцев он не появится здесь. В квартире ему пришлось прятать все, что могло напоминать о нерожденном ребенке – книги, энциклопедии, снимки ультразвукового исследования.
Посыпать голову пеплом казалось бесполезным занятием, но ему не удалось избежать этого. Чувствуя на себе вину за все, что происходило с Леной, он раз за разом анализировал свои поступки и ошибки, придя в конечном итоге к выводу, что главной проблемой, которая встала на пути этой маленькой, но сильной девочки был он сам.
Утром вместе с Виктором Никольский отправился в больницу, чтобы забрать жену домой. Она равнодушно встретила его в палате. Мужчина забрал небольшую сумку с вещами, которые у нее были при себе во время госпитализации.
В дороге она молчала, совершенно бессмысленно глядя в окно на мелькавшие городские пейзажи.
– Если ты позволишь, я помогу тебе принять душ, – предложил Влад, когда они оказались в квартире.
– Нет, спасибо, – отказалась она, отправляясь в ванную.
Прогреваться ей было нельзя, поэтому Лена постаралась минимизировать время, проведенное в воде. Врач рассказал ей об особенностях реабилитации, но, кажется, она не все запомнила. Впрочем, медики объяснили и ее мужу, как ухаживать за ней в послеоперационном периоде, но ее теперь это волновало в последнюю очередь. Сильнейшая эмоциональная боль разрывала ее изнутри. Хотелось кричать во все горло, но вместо этого она молча выносила всю тяжесть свалившегося на нее горя, время от времени колко отвечая на вопросы Влада. Она прекрасно понимала, что его вины ни в чем нет. И все эти едкие комментарии она озвучивает лишь потому, что ей самой ужасно тяжело. Глубоко в душе она корила себя за такое отношение к нему, но при этом ничего не могла сделать с самою собой.
Единственное, что она четко запомнила из рекомендаций по восстановлению, так это воздержание от близости в течение минимум двух недель. Уж в этом она была уверена – воспоминания о последствиях их связи вызывали легкую судорогу гнева в ее теле. Смотреть в сторону Никольского ей было тошно, хоть теперь она и была так сильно зависима от его помощи.
– Тебе удобно? – положив ей подушку под голову на диване, укрывая легким покрывалом, чтобы не простыла от кондиционера, спросил мужчина.
– Да, – равнодушно отозвалась она, глядя в стену перед собой, на которой висел телевизор.
– Включить что-нибудь? – предложил он, взяв пульт с журнального столика.
– Нет, – односложно отвечала она.
– Что хочешь на обед?
– Я не голодна, – она повернулась на бок, подкладывая пальцы под щеку, закрыла глаза.
– Лен, – Влад опустился на край дивана рядом с ней, дерзнув положить ладонь на ее спину, осторожно поглаживая, – тебе нужно нормально есть. Все-таки кровопотеря имела место быть… Силы не возьмутся из пустоты.
– Не трогай меня, пожалуйста, – едва слышно, прошептала она.
Он резко отдернул руку, осознав свою ошибку – слишком рано попытался наладить тактильный контакт, слишком рано прибегнул к этим способам возвращения к нормальной жизни.
Он оставил ее наедине со своими мыслями и попытками понять – почему ее жизнь за такое короткое время превратилась в ад? Сам он отправился в кухню, где, вопреки ее отказу от еды, принялся готовить – этот процесс его успокаивал, да и получалось это у него в разы лучше, чем пытаться ее утешить, не имея при этом достаточно мощных рычагов воздействия, кроме своего сердца и любви, которые он мог ей предложить, если бы она смогла сейчас принять все это. Теперь забота о ней превратилась в его образ жизни, хоть это и непросто – вытащить человека из зыбучих песков, когда сам он сопротивляется помощи, стараясь всеми силами умереть в этой ловушке судьбы.
Первые несколько дней прошли под флагом принудительного лечения здоровой пищей, свежим воздухом и чаем. Никольский читал вслух «Портрет Дориана Грея», заставляя Лену немного забыться в звучании его бархатного голоса и причудливых фраз классической литературы. Но вскоре ему пришлось отправиться на студию, чтобы встретиться с налоговым инспектором, не пожелавшем беседовать с его заместителем. Звонок Оксане с просьбой побыть пару часов с его женой ничего не дал, поскольку его сестра находилась на работе и не могла оставить маленьких пациентов на попечительство медсестер.
Оставлять девушку одну – казалось глупостью, но выхода не было. Ее родители находились далеко и помочь не могли. Он уже сто раз пожалел, что не отвез ее к ним сразу после выписки, побоявшись, что долгая дорога будет для нее трудной. Теперь нужно было что-то придумать, чтобы присматривать за ней дистанционно, но заполонить квартиру камерами наблюдения у него не было времени. Ситуация была безвыходной.
– Я не маленькая. Справлюсь, – заметив его метания, объявила Лена, сидя на диване, поджав колени к животу, глядя, как он не находит себе места.
Ей было трудно не испытывать ничего к нему, к тому, кто каждую минуту своего существования отныне и вовек посвящал ей одной, но и чувствовать благодарность или нечто иное ей не хватало сил.
– Умоляю только, просто отдыхай, – взмолился он, видя, как она с трудом пытается делать вид, будто все хорошо, и как у нее это плохо получается. – Я скоро вернусь. Если что, звони.
Она равнодушно кивнула. Мужчина поспешил собраться и покинуть квартиру, пока она держала себя в руках, и ничто не предвещало беды. Виктор довольно быстро доставил его на студию, где должна была пройти встреча.
Лена поднялась на ноги – тело ломило от движений после долгого бездействия. Она прошлась по гостиной, добралась до кухни, налила воды в кружку. Взгляд метнулся по шкафам, заметив маленький клочок бумажки, торчащий из-под одной верхней дверцы. Не поленившись, Ермолаева придвинула стул, забралась на него, вынула находку, с горечью осознавая, что держит в руках УЗИ-снимок ее погибшего сына.
– Зачем же ты так далеко его запрятал? – с безумной глубиной всей своей боли спросила она пустоту, обращаясь к Владиславу.
Пальцы прижали маленькое изображение к груди, пока она вновь спускалась на пол. В глотке зародился комок, который поднявшись кверху, заставил эмоции перелиться через край, выпуская наружу годовой запас ее слез. Она сползла по кухонной мебели на колени, ощущая, как голову охватил сильный спазм.
– Господи, за что?! – прохрипела Лена, сжимая черно-белую картинку.
Руки сами потянулись