— В тех звуках, которые я слышал, не было ничего нелепого. Лучшее, что мы можем сделать, — это убраться отсюда как можно скорее.
— Согласен.
— Таско сказал, что к северо-востоку отсюда находится место, где граница Третьего Доминиона вклинивается в этот Доминион на большом участке, — может быть, около тысячи миль. Мы сможем сделать наше путешествие короче, если попадем туда.
— Звучит неплохо.
— Но это означает, что нам надо идти через Великий Перевал.
— Звучит похуже.
— Это будет быстрее.
— Это будет смертельно, — сказал Миляга. — Я хочу увидеть Изорддеррекс. Я не хочу замерзнуть в Джокалайлау.
— Стало быть, мы пойдем более длинной дорогой?
— Я считаю, так лучше.
— Это удлинит наше путешествие на две или три недели.
— И удлинит наши жизни на много лет, — парировал Миляга.
— Можно подумать, что мы с тобой мало пожили, — заметил Пай.
— Я всегда придерживался убеждения, — сказал Миляга, — что жизнь не может быть слишком длинной, а количество женщин, которых ты любил, не может быть слишком большим.
5
Доки оказались послушными и надежными, одинаково уверенно ступавшими и по месиву грязи, и по пыли, и по мелким камешкам, и проявлявшими полное равнодушие к пропастям, которые разверзались в дюймах от их копыт, и к бурным потокам, которые пенились рядом с ними секунду спустя. И все это происходило в темноте, так как, хотя и прошло уже несколько часов и, казалось, заре уже пора было заняться над холмами, павлинье небо спрятало свое великолепие в беззвездном сумраке.
— Может ли оказаться, что ночи здесь, наверху, длиннее, чем внизу, на шоссе? — удивился Миляга.
— Похоже на то, — сказал Пай. — Мой живот говорит мне, что солнце должно было взойти уже несколько часов назад.
— Ты всегда определяешь течение времени с помощью живота?
— Он более надежен, чем твоя борода, — ответил Пай.
— Где сначала появляется свет, когда близится восход? — спросил Миляга, поворачиваясь, чтобы оглядеть горизонт. Когда он обернулся назад, в том направлении, откуда они шли, горестный стон сорвался с его губ.
— В чем дело? — сказал мистиф, останавливая своего доки и пытаясь проследить направление взгляда Миляги.
Ответа не потребовалось. Столб черного дыма поднимался между холмов, и нижняя часть его была подсвечена пламенем. Миляга уже соскользнул с седла и теперь взбирался на скалу, чтобы точнее определить местоположение пожара. Он помедлил на вершине всего лишь несколько секунд, а потом пополз вниз, обливаясь потом и тяжело дыша.
— Мы должны вернуться, — сказал он.
— Почему?
Беатрикс горит.
— Как ты смог определить это с такого расстояния? — спросил Пай.
— Смог, черт возьми! Беатрикс горит! Мы должны вернуться. — Он взобрался на своего доки и стал разворачивать его на узкой тропинке.
— Подожди, — сказал Пай. — Подожди, ради бога!
— Мы должны помочь им, — сказал Миляга. — Они были к нам так добры.
— Только потому, что хотели поскорее от нас избавиться!
— Ну что ж, теперь худшее случилось, и мы должны попытаться сделать все, что в наших силах.
— Обычно ты проявлял большее благоразумие.
— Что ты имеешь в виду «обычно»? Ты ничего обо мне не знаешь, так что не пытайся судить. Если не пойдешь со мной, то и отправляйся на хер!
Доки развернулся, и Миляга пришпорил его каблуками, чтобы он пошевеливался. Во время пути дорога разделялась только три или четыре раза, и он был уверен, что сможет найти обратную дорогу в Беатрикс без особых проблем. Да и столб дыма послужит ему мрачным указателем. Спустя некоторое время, как Миляга и предполагал, Пай последовал за ним. Мистиф был счастлив, когда его называли другом, но где-то в глубине души он был рабом.
По дороге они молчали, что было вовсе не удивительно, учитывая характер последнего разговора. И только однажды, когда они взбирались на ступенчатый хребет (долина, в которой был расположен Беатрикс, пока еще не была видна, но стало совершенно ясно, что дым идет именно оттуда), Пай-о-па пробормотал:
— Почему всегда это должен быть пожар?
И Миляга понял, как бессердечно он отнесся к его нежеланию возвращаться.
Картина разрушений, которую, без сомнения, им предстояло вскоре увидеть, была эхом того пожара, в котором погибла его приемная семья (с того дня они никогда об этом не говорили).
— Может быть, дальше я отправлюсь один? — спросил он.
Пай покачал головой.
— Либо вместе, либо вообще никак, — сказал он.
Дорога стала легче. Склоны сделались более пологими, тропа более ухоженной, да и небеса наконец-то посветлели — наступила запоздавшая заря. К тому моменту, когда их глазам открылось зрелище разрушенного Беатрикса, великолепный павлиний хвост, который впервые вызвал восхищение Миляги в небе над Паташокой, раскрылся у них над головой, и его красота придала увиденному внизу еще более мрачный вид. Пожар продолжал бушевать, но огонь уже уничтожил большинство домов и окружавшие их березово-бамбуковые рощи. Они остановили своих доки и внимательно осмотрели окрестности. Разрушителей Беатрикса нигде не было видно.
Отсюда пойдем пешком? — предложил Миляга.
— Пожалуй.
Они привязали животных и спустились в деревню. Еще до того, как они вошли в нее, их ушей достигли звуки рыданий, напомнившие Миляге звуки, которые он слышал, застыв неподвижно на склоне холма. Он знал, что разрушения каким-то образом являются следствием той незримой встречи. Хотя он и не попался на глаза наблюдателю во мраке, тот почуял его присутствие, и этого оказалось достаточно для того, чтобы обрушить все эти бедствия на Беатрикс.
— Я отвечаю за это… — сказал он. — Помоги мне Господь… Я отвечаю за это.
Он повернулся к мистифу, который замер посреди улицы с бледным и ничего не выражающим лицом.
— Оставайся здесь, — сказал Миляга. — Я пойду попробую отыскать семью.
Пай никак не отреагировал на его слова, но Миляга предположил, что они были услышаны и поняты, и пошел в направлении дома Сплендидов. Беатрикс был уничтожен не простым огнем. Некоторые дома были опрокинуты, но не сожжены, а деревья вокруг них выдернуты с корнем. Однако нигде не было видно жертв, и Миляга начал надеяться, что Коаксиальный Таско убедил жителей уйти на холмы, прежде чем появились разрушители. Эта надежда была перечеркнута, когда он подошел к тому месту, где стоял дом Сплендидов. Как и прочие дома, он был превращен в пепелище, и дым горящей древесины скрывал до этого момента нагроможденную напротив него ужасную груду. Здесь были все добрые граждане Беатрикса, сваленные в одну кровоточащую кучу, которая была выше его роста. Вокруг нее бродили несколько рыдающих уцелевших жителей, разыскивая своих близких в месиве искалеченных тел. Некоторые из них цеплялись за тела, которые показались им знакомыми, а другие просто стояли на коленях в смешанной с кровью грязи и причитали по покойникам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});