Бунчук, читавший медленно, негромко, на последних фразах повысил чугунно-глухой звон голоса, закончил при общем напряженном внимании: «Пролетарское знамя гражданской войны не сегодня, так завтра, не во время теперешней войны, так после нее, – не в эту, так в ближайшую следующую войну, соберет вокруг себя не только сотни тысяч сознательных рабочих, но и миллионы одураченных ныне шовинизмом полупролетариев и мелких буржуа, которых ужасы войны будут не только запугивать и забивать, но и просвещать, учить, будить, организовывать, закалять и подготовлять к войне против буржуазии и «своей» страны и «чужих» стран».
После долгого молчания Меркулов спросил:
– Не в России печаталось?
– Нет.
– Где же?
– В Женеве. Это из 33 номера «Социал-демократа» за 1914 год.
– А чья это статья?
– Ленина.
– Это… кажется, лидер большевиков?
Бунчук промолчал, бережно сворачивая газету, пальцы его редко вздрагивали. Меркулов поворошил седеющие вихры, сказал, не глядя на остальных:
– Велик у него талант убеждения… Черт побери, тут много такого, над чем задумаешься.
Горячась, заговорил Листницкий. Он, видимо, волнуясь, застегнул ворот рубашки и, быстро шагая, тычась из угла в угол, сыпал дробный горошек слов.
– Статья эта – жалкая попытка человека, выброшенного родиной из своих пределов, повлиять на ход истории. Пророчество в наш век реального не пользуется успехом, а такое пророчество тем более. Истинно русский человек пройдет мимо этих истерических выкриков с презрением. Болтовня! Превращение войны народов в войну гражданскую, о черт, как это все подло! – Морщась, Листницкий взглянул на Бунчука, тот рылся в своем объемистом пакете, хмурясь, нагнув голову; видно было, как на его толстой смугло-бурой шее в выпуклой, вздувшейся жиле стремительно бьется пульс. Листницкий запальчиво кидал связки фраз, но дряблый низкий голос его не оставлял впечатления».
Вот такой фрагмент сокращен из рукописи четвертой части. Именно за ним следуют слова:
«– Бунчук! – окликнул Калмыков. – Подождите, Листницкий!.. Бунчук, слышите!..».
И далее следует диалог, где речь идет о диктатуре пролетариата, приводимый выше.
В рукописи четвертой части встречается несколько загадок.
Одна из них бросается в глаза, как только берешь в руки первую страницу.
Как и на всех других начальных страницах предыдущих частей, видим на ней название романа и нумерацию части:
«Тихий Дон»
Часть четвертая».
В верхнем правом углу цифры 1 нет, поскольку это само собой подразумевается. Но вот над словами названия «Тихий Дон», вверху страницы, поражает неизвестно откуда появившаяся цифра 163, зачеркнутая автором синим карандашом.
На оборотной стороне листа в верхнем правом углу стоит цифра 2. А над текстом страницы, вверху, видим другую цифру, трехзначную, 164, разделившую участь предыдущей, также зачеркнутую.
На третьей странице возникает вверху цифра 161. На четвертой —162.
На пятой странице верхний счет пошел на уменьшение —160. Причем цифра эта появляется не вверху листа, как прежние, трехзначные, а внизу, под текстом. Следующая цифра 159 также перечеркнута.
Откуда эта трехзначная нумерация?
Не продолжение ли это счета некой большой рукописи? Но какой? По логике вещей – трех предыдущих частей. Но у них, как мы видели, у каждой была своя нумерация, начинающаяся на первой странице и завершающаяся на последней, где находится конец части. Общий счет трех предыдущих частей должен был бы быть больше намного, цифры следовали бы не сотые, а трехсотые…
Быть может, перед нами нумерация рукописи, начатой в 1925 году, когда автор, по его словам, написал «шесть – восемь печатных листов» (размеры рукописи 1925 года в разное время назывались Шолоховым по-разному)?
Однако все на самом деле гораздо проще. Судя по тому, что номера идут не последовательно, а вразброс, располагаются как попало, сверху страниц, снизу, можно утверждать, что Михаил Шолохов заранее пронумеровал листы, которые использовал для других своих сочинений, рассказов и повестей.
Эти пронумерованные загодя листы пошли на черновик четвертой части «Тихого Дона». Когда автор сочинял, то брал их из стопки машинально, не обращая внимания на нумерацию, этим и объясняется разнобой, непоследовательность цифр, расположение их «вниз головой», все то, что мы встречаем в рукописи. Внизу страниц следует убывающий ряд цифр: от 164 до 110….
В III главе, где описываются бои, которые вели русские войска, называются многие полки, принимавшие участие в сражениях мировой войны. Шолохов между строк мелкими буквами для себя делает пометки, как бы уточняя написанное, перепроверяя названия и номера полков:
«281 Новомосковский
282 Александровский
284 Венгровский».
Последний – 284-й Венгровский полк – фигурирует в тексте главы, а 281-й и 282-й полки автор не «задействовал».
На 19 странице рукописи исследователя ждет загадка еще более неожиданная и труднообъяснимая, чем нумерация трехзначными цифрами.
На полях этой страницы синим карандашом написана цифра 26, рядом – к ней относящийся знак «х». Поначалу мне показалось, что таким образом проставлена дата 26.Х, то есть 26 октября. Но тут же эту версию отбросил, потому что в ноябре 1928 года эта рукопись уже была обнародована в журнале «Октябрь».
Внимательно смотрю страницу: нет ли на ней еще каких-нибудь обозначений бледно-синим карандашом? И вижу, что знак «х» дублируется в тексте перед словами «казачина Борщев». А что, если таким образом Михаил Шолохов нумерует действующих лиц романа?
Вспомнилось прочитанное в книге историка С. Н. Семанова «“Тихий Дон” – литература и история» замечание, относящееся к хронологии событий в романе:
«Как показал анализ текста, хронология событий в романе М. Шолохова необычайно стройна, необычайно даже для классических произведений мировой литературы. Специальное исследование позволило установить некую общую временную сетку, которая покрывает всю ткань романа. По этим временным осям можно точно определить такие сюжетные детали, как год рождения Аксиньи, время призыва Григория на военную службу, дату смерти Пантелея Прокофьевича и т. д. и т. п.».
Не было ли у Михаила Шолохова некой таблицы, где он располагал под номерами всех упоминаемых в романе (даже одним словом) действующих лиц, а их сотни, проинвентаризовав таким образом свое большое многолюдное хозяйство, используя эту таблицу для избежания повторов, неточностей, ошибок и решения других авторских задач?
Смотрю следующие страницы. Знака «27х» не нахожу.
Знак «25х» попадается вскоре на полях 21 страницы напротив слов: «Ить это Валет? – спросил его шагавший позади Прохор Шамиль».
Еле заметно синим карандашом знак «х» помечен перед именем Валет. Значит, подтверждается догадка, и казак Валет имел номер 28?
Знак «29х» вижу на следующей странице на полях против фразы: «Тот сидел на брошенной кем-то катушке проволоки, рассказывал об убитом в прошлый понедельник генерале Копыловском…». Знак х в строчках перед словом «об убитом» недвусмысленно относится к генералу Копыловскому. Значит, и здесь № 29 пронумеровано еще одно эпизодическое, лишь названное в романе лицо. Казалось бы, ключ найден, можно утверждать, что у Шолохова, кроме упомянутой сетки координат времени, еще была таблица, где пронумерованы все без исключения герои, даже безымянные.
Знак «30х» находится на полях напротив слов: «Сотня шла в нескольких шагах от трупов. От них уже тек тяжкий, сладковатый запах мертвечины. Командир сотни остановил казаков». Значок х в строке не помечен. Вероятно, что «30 х» относится к безымянному командиру сотни.
Знаков «31х», «32х», «33х» на полях нет. Счет идет сразу с «34х». Этим знаком помечен также безымянный персонаж, на какое-то мгновение появляющийся в картине романа. «Рослый, широкоплечий парень, он лежал, вольно откинув голову, с лицом, измазанным при падении клейкой грязью, с изъеденными газом разжиженными глазами; из стиснутых зубов его черным глянцевитым бруском торчал пухлый мясистый язык». Среди этих строк значок «х» помечен после слов «стиснутых зубов», он, бесспорно, относится к промелькнувшему на страницах этой главы неназванному убитому русскому солдату 256-го пехотного полка.
Этот же знак «34х» повторяется на полях следующей страницы, где описывается другой, не русский, а немецкий солдат, пленный. В данном случае х перед словами: «…спросил немец, шагнув из землянки и ленивым движением плеча поправляя накинутую внапашку шинель».
На этих страницах русский текст перемежается с немецким текстом. Михаил Шолохов этого языка не знал, поэтому там, где следовало быть словам на немецком языке, оставлял место незаполненное, а на полях делал обозначение: «1 стр.», «3 стр.» и так далее, давая знать, что при переписке (перепечатке) набело следует оставить пробел в одну, три и так далее строк.