Читать интересную книгу Том 9. Преображение России - Сергей Сергеев-Ценский

— Бери билет, Петя, голубчик, поезжай с нами! — тут же отозвалась на это Нюра, но Надя, сделав строгое лицо, заметила:

— А если там, в Москве, ты место потеряешь?

— Да теперь ведь, кажется, все места потеряют, — вздохнул Петя.

— Ну, это ведь только твое личное мнение такое.

— Ничего, ничего, приедешь в Петербург, и твое личное мнение станет такое же!

Петя похлопал слегка по плечу Надю, раздумывая, а в это время на вокзале зазвякал колокольчик швейцара, и раздался тягучий басовый голос:

— По-езду на Москву пер-вый зво-нок!

— Ого! Вот так штука! — встрепенулся Петя. — Наш поезд желает двигаться! В таком случае, так и быть уж, поеду!

— Неужели поедешь? — удивилась больше, чем опечалилась, Нюра, а Надя сказала:

— Поезжай, конечно! В случае чего, приехать в Петербург всегда успеешь.

— Резон, — одобрил ее Петя и, взяв под руки сестер, снова втиснулся с ними в гущу вокзала.

IV

Как ни медленно шел почтовый поезд на Петербург, как ни долго стоял он на станциях, все же в десятом часу утра он дотащился до Николаевского вокзала, и первое, чем встретил Надю этот вокзал, — на нем почему-то было непривычно мало носильщиков. Пришлось самим взять чемоданы и корзину и медленно, вслед за другими, тоже отягощенными своим багажом пассажирами, двигаться от поезда к выходу на Знаменскую площадь.

Зато тут, около входных дверей на вокзал с площади, Надя и Нюра увидели первую петербургскую толпу, внимательно читавшую какое-то длинное, видимо свеженаклеенное объявление.

— Что это? — спросила Надя, кивнув на эту толпу какому-то железнодорожнику.

— Мобилизация, — строго ответил железнодорожник.

— Мобилизация? Нюра, слышишь? Мобилизация! Пойдем читать!

И обе, как были, с чемоданами, вместо того чтобы идти к длинному ряду извозчиков и ехать тут же на Пески, на квартиру Коли и Пети, сестры подошли к толпе и подняли головы к белому листу, помещенному достаточно высоко, чтобы передние ряды читающих не могли помешать задним; очень крупными и четкими были и буквы, так что легко читались слова, сколь бы ни был тяжел и зловещ их смысл.

«Именной Высочайший Указ Правительствующему Сенату.

Признав необходимым привести на военное положение часть армии и флота, для выполнения сего, согласно с указом, данным нами сего числа Военному и Морскому Министрам, повелеваем:

1. Призвать на действительную службу, согласно действующему мобилизационному расписанию 1910 года, нижних чинов запаса и поставить в войска лошадей, повозки и упряжь от населения:

а) во всех уездах губерний: Костромской, Московской, Владимирской, Нижегородской, Казанской, Калужской, Тульской, Рязанской, Орловской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской, Бессарабской, Херсонской, Екатеринославской, Таврической и Астраханской».

— А Петербургской? — спросила вслух Надя.

— Петербургской дальше, — ответил ей кто-то, — тут только во флот призывают.

Действительно, дальше Надя нашла и восемь уездов Петербургской губернии, которые должны были дать пополнение флоту.

В общем же указ был длинный, на четырех столбцах, и касался он если не всех уездов в губернии, то все-таки всех почти губерний. Значительность этого указа Надя и Нюра видели по всем лицам толпы: они были сосредоточенно хмуры. Хмурой была и погода.

Еще на ночь в вагоне пришлось им достать и надеть теплые кофточки, но здесь было холодновато и в них. Сеялся мелкий дождик; дул порывистый ветер.

— Ну, вот видишь, это тебе не Крым, — говорила Надя, отходя с Нюрой к извозчикам.

— Еще бы не Крым, когда теперь уж ясно, что война, — сказала Нюра.

Это стало ясно и Наде, что Крым в ее душе, Крым, как солнечность, нежность, живая легенда, почти сказка, чарующая музыка, красота, «Майское утро» на стене в мастерской художника Сыромолотова, «Демонстрация», в центре которой молодая смелая девушка — она, Надя — идет отдавать свое все, свою жизнь за дело народной свободы, — это кончено теперь. Вломилось непрошенное в дом и начинает уже бить посуду.

Извозчики знали, что объявлена мобилизация, поэтому начинали запрашивать втрое дороже обычного, и напрасно Надя ссылалась на таксу, — пришлось набавить. Зато сестер ожидала удача: Коля, который мог ведь и уйти куда-нибудь, оказался дома и был заметно рад их приезду.

В глазах Нади он был героем: он сделал то, что мечтала сделать она; он мог вполне попасть на новую картину Сыромолотова — заслужил это, в то время как она только еще собиралась заслужить и похоронила уж сегодня утром эту надежду.

Благодаря тому, что потолки комнаты в квартире Коли были низковаты, он показался очень высоким не видавшей его больше года Нюре, и раза три повторила она:

— Какой ты огромный, Коля!

Даже и Надя, приглядываясь к нему, решила, что он все-таки выше и Саши и Васи и плотнее их.

— Плотность — дело наживное, — шутливо отозвался на это Коля. — Студентам, разумеется, полагается быть поджарыми, а инженеру можно уж и мясо наживать.

Легко, как книги, переставил он с места на место их чемоданы и корзину, которые казались им такими увесистыми, почти неодолимыми, когда тащили они их с поезда на вокзал.

— Коля, а тебя как арестовали, расскажи, — обратилась к старшему брату Надя, когда он усадил уже обеих сестер за чай.

— Что же тут рассказывать, — усмехнулся Коля. — Арествовали, как обыкновенно, на улице вместе с другими, каких загнали в тупик, вот и все. Деваться там было некуда, пришлось совершить прогулку в участок.

— А тебя там не били? — не удержалась, чтобы не спросить, Надя.

— Нет, со мной обошлись без физического воздействия, — улыбнулся ей Коля и добавил: — Все-таки я инженер, телесным наказаниям не подлежу.

— Значит, меня бы били, если бы я им попалась? — с живейшим любопытством спросила снова Надя.

— Поскольку ты — курсистка, девица образованная, то едва ли бы начали бить, — подумав, сказал Коля, — а вот рабочих били, я это слышал, хотя и не видел, — криков было много.

— Что же ты? Как же ты на это?

— Протестовал, разумеется, как мог.

— А они что на это?

— Что? Разумеется, сказали, чтобы я их не учил, что они сами знают, что делают.

— А тебя, что же, все-таки судить будут? — допытывалась Надя.

— Кто их знает. Если война, то, я думаю, подождут с этим занятием, — а впрочем, не знаю как.

— А место твое на заводе?

— Занято, конечно, кем-то другим, более благонадежным.

— Послушай, Коля, как же так, — разволновалась вдруг Надя, — в таком случае, если ты не на заводе, тебя ведь могут взять по мобилизации?

— Пока еще только берут запасных во флот, но, в общем, что же тут такого?

V

Конечно, указ царя о мобилизации был объявлен в этот день, 17 июля, во всех газетах, но в этот же день газеты поместили и манифест императора Франца-Иосифа о войне с Сербией, хотя австрийские пушки уже целые сутки громили Белград, нанося ему множество разрушений.

Из трех императоров первым выступил на мировую арену бесчисленных убийств, увечий, уничтожений самый старый, наполовину уничтоженный уже сам, придавленный к земле тяжким бременем восьмидесяти четырех лет.

Это вышло зловеще для человечества. Будто сама ее величество Смерть подписала смертный приговор целому государству, дав этим сигнал для начала такого истребления людей в Европе, какого не видел еще мир со времен «всемирного потопа».

День 17 июля принес людям целую метель достоверных, самых достоверных и наидостовернейших слухов вперемежку с тем, что уж не подлежало сомнению, — с указами, приказами и сообщениями правительств крупнейших стран.

Прежде всего провалилось предложение сэра Эдуарда Грея о конференции четырех держав по австро-сербскому вопросу: не до конференций уж было, когда военные действия начались, а Германия отказалась от участия в конференции еще до начала бомбардировки Белграда. Наивными оказались надежды кое-каких подернутых плесенью политиков, что вот приедет из Норвегии Вильгельм в Берлин, и он, «известный своим миролюбием», сразу переложит руль с войны на мир. Вильгельм приехал не для того, чтобы отдалить, а чтобы ускорить войну.

Все, чем жил он долгие годы, совершилось: Германия имела могучую армию, которой не было равной в мире; она имела военно-морской флот, второй по силе после английского, но могущий уже соперничать с английским; она имела тяжелую промышленность, превосходившую по своим размерам промышленность Англии, не говоря о других европейских странах, и она имела еще своего прусского бога, который «передвигал для нее тучи на небе»… Ее готовность к войне достигла предела, и Вильгельм, второй по старшинству лет император Европы, зорко следил только за действиями третьего императора — Николая, чтобы тому не вздумалось как-нибудь предупредить его, воина, гения, героя!