вот и верили...
— А на самом деле?
— То же самое, Иван Иванович... Или ошибка в диагнозе. Или в действительности помогли совсем иные, давно уже апробированные медицинские средства... А то — и неожиданное самоизлечение.
— Не понимаю.
— Врачи знают случаи, когда опухоль вдруг сама рассасывается.
— Сама? Просто так?
— Да.
— Почему же?
— Еще неизвестно.
— Чудо, выходит?
— Пока не известно, выглядит чудом.
— Эх, Евгений Семенович, — сказал прокурор, — Знаете, когда люди на чудеса ссылаются? Когда им сказать больше нечего... Вот так. Когда не желают взглянуть фактам в лицо. — Наверное, я ему очень напоминал сейчас запирающегося в своих грехах преступника.
Я усмехнулся.
— Иван Иванович, — спросил я, — скажите, пожалуйста, и что же, все без исключения больные, которых лечил Рукавицын, выздоравливали?
— Нет, не все, — признал он.
— Многих колол он — и никакого результата? Все равно погибали?
— Да, — сказал Гуров, — вы правы.
— И таких, наверное, даже большинство? Сколько случаев исцеления вы знаете?
— Трудно сказать точно. Десять или двенадцать.
— Из?
— Полсотни пациентов, наверное, он имел.
Я пожал плечами.
— Евгений Семенович, — сказал прокурор, — я же не утверждаю, что Рукавицын обязательно лечит рак. Не знаю. Не берусь судить... Но я прошу вас, ученого, знающего человека: посмотрите, проверьте... Почему Попова и Баранов до сих пор живут и здравствуют? В чем дело?.. Рукавицын или не Рукавицын? — Гуров замолчал. — Но вы, — проговорил он, — вы даже посмотреть не хотите. Полюбопытствовать! Вам неинтересно. А? — Он изумленно глядел мне в глаза. — Вот твердим мы, твердим: раз знахарь, то непременно шарлатан... Но может быть, все другие знахари шарлатаны, а Рукавицын — нет?.. Надо же выяснить, проверить... То, как вы сейчас рассуждаете, Евгений Семенович, это же, не обижайтесь, предвзятость!
Минуты две мы сидели молча.
Я положил сигарету в пепельницу.
— Все, Иван Иванович? — спросил я. — Боюсь, ничем больше не смогу вам помочь. Лично для меня вопрос совершенно ясен. — Я встал.
— Сядьте, — сказал прокурор.
Я продолжал стоять.
— Сядьте, пожалуйста, — повторил он.
Нехотя я опустился опять в кресло.
Гуров взял со стола и протянул мне лист бумаги.
— Прочтите, будьте любезны, — попросил он.
* * *
«Прокурору города
тов. Гурову И. И.
Городской отдел здравоохранения ставит Вас в известность о получившей в нашем городе широкое распространение незаконной знахарской практике гражданина Рукавицына Н. А. Пользуясь доверчивостью отдельных онкологических больных и их родственников, гражданин Рукавицын Н. А. обещает им «вылечить от рака» и применяет так называемый «препарат», не удовлетворяющий требованиям, предъявляемым к противоопухолевым лекарственным веществам, и более того, вследствие особенностей его приготовления содержащий вредоносные бактерии, которые могут вызвать тяжелые, а подчас и смертельные исходы. Соответствующего медицинского образования гражданин Рукавицын Н. А. не имеет.
Городской отдел здравоохранения просит Вашего срочного вмешательства с целью немедленного прекращения преступной деятельности гражданина Рукавицына Н. А. и привлечения его самого к строжайшей уголовной ответственности.
М. Боярский, заведующий городским отделом здравоохранения».
* * *
— Все правильно, — сказал я, возвращая бумагу Ивану Ивановичу. Он не сразу взял ее, и письмо Боярского на секунду повисло в воздухе.
— Что правильно? — спросил Гуров.
— Боярский ставит вопрос правильно. Шарлатанство надо пресечь. И поскорей. Пока ваш Рукавицын не переморил половину своих пациентов.
Гуров с любопытством глядел на меня.
— Пресечь проще всего, — сказал он наконец.
— Ну так в чем же дело?
— А может, все-таки проверим, что к чему? — спросил он. — Исследуем его паучков? Не станем рубить сплеча? Как, Евгений Семенович?
Я засмеялся.
— В первый раз вижу такого прокурора, — сказал я.
— А много вы их вообще видели? — спросил Гуров.
— Нет.
— Чего же говорите?
— Это верно... Хорошо, — сказал я. — Останемся каждый при своем мнении... Поступайте, как велит вам ваш долг. А я вам, Иван Иванович, ей-богу, не указчик.
— Как указчика я вас и не звал, — сказал Гуров.
— И не советчик...
— И как советчика не звал, — сказал он. — Я хотел встретить порядочного человека.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Очень тронут.
— Пожалуйста, — Гуров наклонил голову. — В действиях Рукавицына, Евгений Семенович, есть два состава. Лечение людей без соответствующего медицинского образования — раз. Использование не утвержденного к применению препарата — два. Наказание — до пяти лет лишения свободы. — Он говорил неторопливо, негромким голосом. — По закону я сегодня же должен его арестовать...
Я пожал плечами.
— Но это на одной чаше весов, — сказал Гуров. — А на другой — Попова, Баранов, больные, приговоренные медициной к смерти, но забывшие о своем недуге, пройдя лечение Рукавицына... Как же вы прикажете мне поступить, Евгений Семенович? Не поверить своим собственным глазам? Уговорить себя, что ровно ничего не произошло? Плюнуть, не осложнять себе жизнь?.. В этом, дорогой Евгений Семенович, вы видите сегодня мой долг? — Гуров в упор смотрел на меня. — Вот я и прошу вас, прошу Боярского... снимите камень с души. Объясните, будьте любезны, что случилось? Почему пациенты Рукавицына живы и здоровы? Что это за такой препарат из пауков? Объясните! Вы же умные люди! Врачи, ученые...
Он ждал.
— Нет, — сказал я, — не обманывайте себя, Иван Иванович.
— В каком смысле?
— Не объяснений вы хотите. Хотите, чтобы мы вместе с вами тоже горячо поверили в чудотворца Рукавицына... Ведь он уже соблазнил вас, сознайтесь, Иван Иванович...
— Неправда, — возразил Гуров.
— Правда, — сказал я. — А знаете почему?
Гуров отрицательно покачал головой.
— Потому, что он вам доступен. Удобен для понимания... Научный язык непрост, сложен. Начни мы с Боярским рассуждать, что-то объяснять вам — уже с третьего слова перестанете нас понимать.