этому единственному онлайн-исследованию по Индии, но тот факт, что оно выявляет ту же закономерность, что и в Китае, только теперь по мере продвижения с востока на запад, а не с юга на север, делает маловероятными альтернативные объяснения, основанные на особенностях китайской истории или географии.
Второе подтверждение можно найти в общемировом по охвату исследовании, показавшем, что историческая зависимость популяций от ирригации — независимо от того, использовалась ли она для рисовых или других полей, — связана с психологическими показателями индивидуализма, жесткости и послушания. Те, чьи предки больше зависели от ирригационного земледелия, сегодня менее индивидуалистичны, более озабочены соблюдением социальных норм и более серьезно относятся к воспитанию послушания у своих детей[382].
В совокупности эти данные по Китаю и Индии подтверждают, что в границах крупных стран существуют значительные психологические различия, и подкрепляют идею, что более интенсивное родство порождает определенные предсказуемые последствия. В данном случае причиной вариаций в интенсивном родстве или психологии была не Церковь. Вместо этого определенные экологические условия создали потенциал для интенсивного сельского хозяйства, что, в свою очередь, подстегнуло культурную эволюцию кооперативных, вертикальных, интенсивных институтов, основанных на родстве. Примечательно, однако, что разнообразие в интенсивном родстве, порожденное этим экологическим разнообразием, относительно слабо по сравнению с результатом воздействия БСП: Церковь почти полностью уничтожила европейские кланы, киндреды, кузенные браки, полигамию и традиционные нормы наследования.
Тем не менее применительно к Европе это говорит о том, что путь к слабым родственным связям и психологии человека Запада мог быть короче в тех регионах, где экологические условия не благоприятствовали сверхсильным институтам, основанным на родстве. Другими словами, в североевропейских регионах с достаточными осадками, где выращивали пшеницу, Церковь могла столкнуться с несколько меньшим сопротивлением при разрушении менее концентрированных основанных на родстве институтов местных племен. Конечно, мы статистически учли все известные экологические и экономические причины психологического разнообразия (такие, как ирригация и распространенность болезней), и результаты, которые вы видели выше, сохраняются при удержании этих параметров постоянными[383].
Говоря о Китае, особенно учитывая его быстрый экономический рост после рыночных реформ 1979 г., позвольте мне заронить семя одной идеи, к плодам которой мы вернемся позже. До середины XX в. в Китае было распространено множество практик интенсивного родства. Затем, в 1950 г., в кульминационный момент тридцатилетней кампании по принятию/введению «современного» (европейского) брака, новое коммунистическое правительство приняло Закон о браке Китайской Народной Республики. Статьи 1, 2 и 3 этого закона запрещали полигамию, договорной брак, наложничество, обручение детей, принудительное повторное замужество вдов (левиратный брак) и брачные платежи (например, приданое). Также было запрещено детоубийство, а жены получили право владеть имуществом и наследовать его от своих мужей. Что касается браков между родственниками, то в 1950 г. были запрещены только браки между дядей и племянницей («родственниками второй степени», ст. 5), но в 1980 г. этот запрет был распространен и на двоюродных братьев и сестер («родственников третьей степени», ст. 6а). Эта брачно-семейная программа должна показаться вам знакомой: могучее китайское государство в течение последних семи десятилетий делает то, на что Церкви в средневековой Европе потребовались столетия[384].
Плодородная почва
Выделим три основных мысли этой главы:
1. Закономерности, которые мы обнаружили в Европе, аналогичны тем, что мы видели в общемировом масштабе в предыдущей главе. Чем дольше общество подвергалось воздействию Западной церкви, тем слабее в нем семья и тем ближе к человеку Запада его сегодняшние психологические модели. Разница состоит в том, что наши сравнения внутри европейских стран оставляют гораздо меньше простора для альтернативных объяснений. Эти закономерности не могут быть объяснены колониализмом, «европейскими генами», демократическими институтами, экономическим процветанием или индивидуальными различиями в уровне дохода, объеме накоплений, образовании, конфессиональной принадлежности или религиозности.
2. Влияние основанных на родстве институтов на психологические особенности людей является культурно устойчивым. Родившиеся в Европе взрослые дети иммигрантов по-прежнему демонстрируют психологические настройки, ассоциирующиеся с основанными на родстве институтами, в зависимости от родной страны или этнолингвистической группы их родителей.
3. Некоторые похожие закономерности психологического разнообразия можно обнаружить и в других крупных регионах, в том числе в Китае и Индии. Важно отметить, что, хотя это психологическое разнообразие, вероятно, связано с региональными различиями в интенсивности родственных связей, его глубинные причины связаны не с Церковью, а с экологическими и климатическими факторами, которые сделали ирригацию и рисоводство особенно продуктивными на протяжении всей истории некоторых популяций.
К началу XI в. несколько регионов Европы находились под воздействием БСП уже пять столетий. В этих регионах, которые можно выделить по полученным ими дозам епископального воздействия (рис. 7.1), Западная церковь непреднамеренно вызвала ряд социальных и психологических сдвигов. Не располагая интенсивными основанными на родстве институтами для организации производства, обеспечения безопасности и придания каждому человеку чувства собственной значимости и идентичности, люди испытывали социальное давление и имели личную мотивацию, чтобы переселяться, искать единомышленников, создавать добровольные объединения и вступать в контакт с незнакомцами. Соответствующие психологические сдвиги, вероятно, возникали различными способами: факультативно (на лету), в процессе индивидуального развития и в ходе культурного обучения. Исследования, посвященные влиянию смены круга общения и места жительства, показывают, что свою роль играют как быстрая подстройка под новые обстоятельства, так и устойчивые последствия пережитого в детстве опыта. Психологи, например, показали, что неосознаваемые напоминания (прайминг) о переселении в город насовсем и о кратковременном его посещении немедленно вызывают разные предпочтения: переселение заставляет людей факультативно ценить верных друзей, в то время как кратковременное посещение активирует более эгалитарные мотивации. Между тем исследования указывают также на важность индивидуального развития: молодые взрослые, которые в детстве часто переезжали из города в город, не проводят настолько четкой грани между друзьями и незнакомцами. В целом более высокая географическая мобильность и бóльшая мобильность в отношениях (то есть меньшее количество ограничений на новые отношения) приводят к тому, что люди формируют более широкие социальные сети, предпочитают расширять свой опыт, любят новизну и, возможно, даже более творчески мыслят (см. Приложение В)[385].
Эти психологические эффекты, которые отчасти могли быть вызваны простым ростом географической мобильности и свободы в отношениях, должны были быть особенно сильны среди тех, кто перебирался в города и религиозные организации, которые начали расти в X–XI вв. При образовании этих новых объединений и организаций зарождающаяся протозападная психология — аналитическое мышление, индивидуализм и мораль, не зависящая от отношений с конкретными людьми, — должна была способствовать появлению как беспристрастных правил, которые наделяли бы привилегиями и обязанностями отдельных лиц (а не кланы), так и обезличенных механизмов обеспечения доверия, таких как бухгалтерский учет, коммерческое право и письменные договоры.
Нет сомнений, что