– Если в отчете о командировке Александр Еремеевич говорил обо мне, как о «даме, приятной во всех отношениях», то я, в разговоре со своим начальником, характеризовала его как «нового бизнесмена из старых морквичей», имея в виду издавна известную морковскую щедрость и деловитость. Так что ни лично Александр Еремеевич, ни ваша фирма у меня никаких сомнений не вызывают. И никакого письма в ваш банк я не подписывала. К тому же и право подписи у меня было только в течение недели, пока Глеб Сергеевич, мой начальник, был в отпуске, а вернулся он на второй день после подписания мною договора с вами.
Илья Давидович полез в портфель и достал ксерокопию письма. Тамара Николаевна прочла его и удивленно сказала:
– Да, это моя подпись. И бланк наш, комбинатовский. И даже текст этот был у меня в руках…
С каждой ее фразой фигура Александра Еремеевича уменьшалась. И к концу этой серии реплик его Карлссон уже был «представительным мужчиной» солидного, но отнюдь не выдающегося пятьдесят восьмого размера.
Однако следующая серия высказываний Тамары Николаевны вызвала обратный процесс:
– Но я его не подписывала! С этой бумагой приходил ко мне один наш старый партнер из Челядьевска, Савелий Ильич, и что-то такое говорил о том, что нас, дескать, обманут, что верить «первым встречным» нельзя… Но я же уже видела и Александра Еремеевича, и Георгия Евгеньевича – о нем, кстати, спрашивал Рашид Фархутдинович из техотдела – и в глаза поглядела, и конфеты ваши морковские уже попробовала – вкусные были конфеты, понравились мне они… Какие же вы «первые встречные»? И я порвала тогда эту бумагу, а Савелию Ильичу посоветовала не мутить воду, а добросовестно работать с солидными морковскими партнерами… Но, вероятно, что-то тут Савелий все же «нахимичил»… Мы, конечно, пошлем в ваш банк разъяснение о том, что просим считать это письмо недоразумением и не придавать ему никакого значения, а уж с Савелием Ильичом разбирайтесь сами…
По окончании речи Тамары Николаевны Александр Еремеевич не только вернулся к прежним габаритам, но и превзошел их. Он победно взглянул на Илью, благодарно – на Тамару Николаевну и уверенно сказал:
– С Савелием разберемся, к Рашиду зайдем, а то, что барышни с «французским вкусом» любят морковские конфеты я понял сразу, а потому и прихватил коробочку…
И он полез в свой кейс, в котором лежала роскошная коробка новых бабаевских конфет «Играем первую скрипку».
– Вот вы и есть первая скрипка в этом деле! Играем, конечно, мы, но музыка получится, только если первая скрипка нас не подведет…
Его речь подхватил Илья:
– Я расскажу нашему шефу, что Александр Еремеевич в отчете о первой своей командировке в Магнитоград нисколько не приукрасил достоинств нашего партнера. И даже больше я скажу, если вы позволите: что нам разрешено начать не с полной предоплаты, а с 70 %, поскольку банк наш все-таки встревожен…
Тамара Николаевна секунду подумала, а потом сказала:
– Ну, что ж! Такие кавалеры не могут не покорить женское сердце. Передайте своему шефу, что эти 30 % я жду до второй отгрузки. И еще. Когда будете разбираться с Савелием, скажите ему, что б зря ботинок не топтал – в мой кабинет он больше не попадет.
И, считая разговор оконченным, поднялась с кресла.
Встали и Илья с Вольским. Последняя фраза осталась за Ильей:
– Кофе был хорош. Но, когда вы будете в Моркве, я обещаю вам, что и наш чай окажется не хуже, чем напиток, изображенный на известной картине «Чаепитие в Мытищах» и придется вам по вкусу. А уж про «конфетки-бараночки» и говорить нечего – нет лучше морковских!
Уже выходя из приемной они услышали по громкой связи:
– Катюша, забери чашки! И перебрось Челядьевск в картотеке в «черный список»…
Глава 11
...
О нашей с Сережей поездке по городам и весям Южной Руссии, случившихся при этом приключениях, моих размышлениях в стогу сена под Воронежем, нашем посещении историко-культурной достопримечательности на Оке, возникших при этом литературных ассоциациях, а также о моей успеваемости в школе в связи с объяснением эффекта «полуденной радуги».
Стог принимает на закате
Вид постоялого двора,
Где ночь ложится на полати
В накошенные клевера.
Сказать, что неделя, проведенная нами с Сережей на колесах, доставила мне «истинное удовольствие», если честно – не могу. Три главных объекта – Рязань, Воронеж и Царицын – на пути «туда», и унылая «необитаемость» трассы на пути «оттуда» физически вымотали до предела, до навязчивой мечты забраться под прохладный душ и не вылезать оттуда пару часов.
Техника нас, слава Богу, не подвела, потому что «в случае чего», застрянь мы где-нибудь под Воронежем, и «нас не догонишь» – техцентров для обслуживания этой шведки модели S40 там днем с огнем не найдешь. Но не зря говорят – надежная машина. Не подвела. Чем Сережа очень передо мной гордился. Но я, как и всякий «профессиональный пешеход», особенно этому и не удивился – машина для того и сделана, чтобы ездить!
В своей принадлежности к классу «млекопитающих пешеходящих» я убедился давно. Однажды, когда я после института командовал взводом в «братской Монголии» в составе ни в каких публичных документах не зафиксированной «2-й Гвардейской Тацинской орденов Суворова и Сутулова второй степени с закруткой на спине» танковой дивизии, мне довелось практически поупражняться в вождении.
Вел я бензовоз на базе ЗИЛ-157 по абсолютно ровной грунтовке в начале пустыни Гоби. Через полчаса моего «висения на баранке» дорога почему-то стала поворачивать влево. Не круто, но поворачивать. Но даже эта крутизна оказалась для меня сверхкритической. Руки, вероятно, затекли, или замечтался я на монотонной дороге об «любезной моему сердцу Катерине Матвеевне» – точно не помню. Но только не вписался я в этот поворот, влетел в откуда-то взявшийся в пустыне кювет и, нажав вместо тормозной педали педаль газа, буквально взлетел на этом бензовозе в ясные риновые монгольские небеса.
Полет по продолжительности был значительно короче, чем, скажем, полет Гагарина. Да и на орбиту я не вышел. Скорее его можно сравнить с суборбитальным полетом Алана Шепарда в мае того же, «гагаринского» 1961 года, на космическом корабле «Фридом 7». Но мощность у моего мотора была значительно меньше, чем у американовской ракеты «Редстоун 3» и мой апогей оказался, к счастью, значительно ниже.
В ходе полета состоялся мой доклад техническому специалисту, ответственному за эксплуатацию управляемого мною средства передвижения. Сидевший рядом со мной водитель, которого я и подменял, дав парню поспать после ночной суеты учебной тревоги, проснулся и задал мне один краткий вопрос: «Чо?!». И я ответил ему столь же немногословно: «Летим!». В этот момент полет и закончился полумягкой посадкой, как и положено в космонавтике – в ровной и пустынной местности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});