Второй этаж показался им на редкость обшарпанным. В одном месте штукатурку отбили и ничего не положили взамен. В остальных уголках витал странный запах, и начитанный Гутэнтак сказал, что это не иначе как дух Совка. Это точно он — хотя определить Совок в терминах не решился бы даже Гутэнтак, это слишком специальное понятие. Но именно этим, по его словам, дышали их предки, простые и советские люди.
У дверей зала пообщались с третьей по счёту. Пожилая дама спросила их имена и статусы, рассерженный Шаунов сказал, что они делегаты от Красной Бучи. Местные, стало быть. Неприступная дама сказала, что делегат из Краснобучинского района прибыл ещё утром, а зовут его Терентий Кимович Серохвост. Миша лаконично парировал, что прибывший делегат ошибся миром и лучше бы ему вообще не рождаться. Пока неприступная переваривала фразу, он толкнул дверь и оказался внутри. Гутэнтак достал читательское удостоверение с орлом и помахал перед носом дамы, не давая ей, однако, ничего прочитать. Пока та готовила ответную речь и рылась в эпитетах, прошёл следом, а женщина осталась молчать, так и не собравшись с мыслью.
Сотня человек заполнила прямоугольник зала, предпочитая центр и первые ряды. Задняя линия кресел выглядела почти пустой, относительно просторно было на флангах.
— Послушаем их немного, — шёпотом предложил Миша, осторожно усаживаясь.
На трибуне стоял лысоватый деятель и ораторил что-то благонародное. Рубашка на нём была чёрная, а пиджак, мягко выражаясь, цвета земли (но если говорить честно, пиджак лысоватого был скорее цвета дерьма). Ребром ладони он отстукивал трибунную деревяшку, ударяя от души и на редкость в такт.
— Обязательства перед народом не выполнены, — подводил он итог. — А если выполнены, то не в полном объёме и с нарушением установленных сроков. Уже сейчас можно отметить, что курс проводимой политики неадекватен тем простейшим потребностям, которые выдвигает сегодняшнее общество. Исходя из провозглашённых ранее тезисов, мы делаем совершенно закономерный вывод о невозможности дальнейшего следования в русле проводимого курса, поскольку он полностью расходится с теми принципами, на которые мы должны опираться в том случае, если всё-таки хотим оставаться последовательными во взятой на себя роли отстаивания тех интересов, на которые нас уполномочил…
Землянистый затравленно огляделся.
— Одним словом, народ требует, — неожиданно завершил он.
Послышались редкие аплодисменты, навевающие тоску.
— По-моему, херню несёт, — зевнул Гутэнтак. — Неужели народ именно такого и требует?
Миша молчаливо встал и решительно направился в сторону трибуны. Президиум пока не понял, куда он идёт. Носатая и худощавая тётка объявила выход следующего запланированного:
— Лев Васильевич Загибин, вице-президент Союза налогоплательщиков, депутат теневого курултайского горсовета.
Но Миша успел раньше.
— Говорить буду я, — предупредил он. — Михаил Владленович Шаунов, воспитанник и кандидат.
Он посмотрел на президиум, взглядом отметая все возражения. В зале зашелестели, кое-кто возмутился. Проснулся Лисицын в третьем ряду.
— Позвольте, — сказала носатая.
— Не позволю, — заявил Миша.
Лисицын в третьем ряду обратился к своему соседу А. Я. Померанцу и сообщил своё мнение о молодом человеке. А. Я. Померанц согласился с мыслью, что молодой человек абсолютно нагл, и выдвинул идею, что раньше, в более спокойные времена, такого просто не было, в коем сравнении и содержится завуалированный приговор нашей эпохе. Эта относительно простая, но эмоциональная мысль была горячо поддержана Лисицыным из третьего ряда, а также Ватентиной Мохнюковой из четвёртого ряда. Привлечённая их тихой, но занимательной беседой, она приняла в ней живейшее участие и, в частности, выдвинула гипотезу, что в таких вещах наиболее виновата существующая идеология. Её сосед из общества малоимущих Вильгельм Пенович не вполне разделил этот несколько оппозиционный тезис, склонившись всё-таки к приоритету личных качеств субъекта, зато его коллеги из третьего ряда Лисицын и А. Я. Померанц разделили теорию Мохнюковой в подлинном масштабе этой теории, принимая в ней главенствующий пафос вместе с его открытой оппозиционностью существующему положению дел. Столь острое обсуждение не могло остаться в стороне от главы крестьянского профсоюза, сидящего по левую руку от А. Я. Померанца. Вступив в беседу, он внёс крайне радикальную и действенную идею, призвав по мере сил воспрепятствовать новомодным, но очевидно пагубным тенденциям, идущим от совершенно непродуманной, как он выразился, идеологии. Это предложение окончательно консолидировало все стороны, принявшие участие в кратковременном обсуждении назревших проблем.
— Как и вы, я погряз во многих грехах, — откровенно признался Миша, зачем-то лизнув микрофон. — Но, в отличие от вас, я вижу пути спасения. Хочу поделиться той истиной, что открылась мне.
А. Я. Померанц и другие смотрели на него с явным неодобрением.
— Любовь и только любовь, — говорил Миша. — Прежде всего конечно же любовь к ближнему. Но не следует забывать и дальнего, а особенно надлежит возлюбить врага. Не думайте, что я шучу или издеваюсь. — друзей-то может любить и подонок, а вот врагов? Это и есть подлинная Любовь в её глобальном смысле: к первым встречным и ненавистникам. Я подчеркну, что надо также любить самого себя, ибо сказано: возлюби ближнего как самого себя, из чего следует, что себя мы уже любим как полагается. Кроме того, надо любить зверей, птиц, окружающую природу, памятники архитектуры. Вообще любить всё, что встречается на пути. Вот идёшь, а тут перед тобой какая-то нечисть. Любовь и только любовь! Когда мы научимся чувствовать её по отношению к разной нечисти, наши души озарит свет и мы наконец-то удостоимся покоя внутри себя. Я говорю доступно? Придёт она, благодать, никуда не денется — это, я надеюсь, вам ясно? Придёт покой, принятие этого мира и своего места в мире, и наступит тихая радость — независимо от внешних обстоятельств и теперь уже навсегда. Вот её-то мы и будем называть благодатью.
Зал притих, слушая его с удивлением. Делегат Валентина Мохнюкова высморкалась с чувством глубокого фарисейства.
— Я повторю старые банальные истины, вы уж меня простите, — улыбнулся Михаил Шаунов. — Я тут смотрю, наши времена изрядно подзабыли свет этих истин, и от этого нам всем немного тяжеловато. Так вот, послушайте: я пришёл, чтобы напомнить вам. Прежде всего конечно же: не убий. Грех тягчайший, можете мне поверить. Кроме того, нельзя воровать. Внешне-то всё привлекательно. Но как вам подоходчивее объяснить, что воровство и коррупция губят души? Губят, губят, поверьте на слово. Это так просто, что можно и не доказывать. Наконец, не прелюбодействуй. Этот грех вряд ли является основным, но на всякий случай я прошу в него не впадать. Благодать накроется, это как пить дать, а нет ничего важнее и упоительней благодати. Какой там разврат? Поэтому стоит воздержаться и не тыкать членом куда попало, а равным образом что попало и не втыкать. Грубо сказано, но я надеюсь, что Бог простит. Кстати, о Боге. Во-первых, это слово не упоминается всуе, запомните, пожалуйста, раз и навсегда. Но я-то упомяну Бога, моя речь отнюдь не суетна. Это правда жизни, поверьте мне наконец, это ценности, которые можно с равным успехом назвать как вечными, так и сегодняшними, рождающимися в наших душах прямо сейчас. Вот сколько времени они существуют — столько раз они и рождались вновь.
Лисицын снова начал умиротворённо похрапывать, мелкая благодать на него уже снизошла.
— Я продолжу, — продолжил Михаил Шаунов. — Сейчас я буду умолять вас об одной вещи: ни в коем случае нельзя возводить хулу на Господа Бога. За это сразу полагается душевный крантец и, как сказано, огненная геенна. Но геенна скорее метафорическая, а вот душевный крантец очень реален. Хулу, как вы поняли, вообще нельзя возводить — ни на Бога, ни на людей, ни на птиц, ни на обстоятельства своей жизни. Мир надо принимать с любовью и благодарностью, а особенно надо благодарить Творца за его удивительное Творение. Я подчёркиваю — удивительное. Надо принять как факт, что это Творение необычайно красиво и гармонично, а наш мир, на полном серьёзе, является лучшим из множества возможных миров. Ну подумайте сами, как может Всемогущий сотворить плохой мир, если может сотворить более лучший? Пора поверить в чистоту мироздания, в нужность всех его элементов, включая те из них, что предстают нашему тщедушному разуму в виде банальной несправедливости. Давайте просто условимся, что это своеобразные испытания. И примем их с любовью, как полагается. И не будем сомневаться, что добро в конечном итоге одолеет зло, поскольку — вы верите мне? — Бог всё ещё по-главнее Дьявола. И тем более он позначимее тех мелких гадов, что изредка держат над нами власть.