с десяток лет назад сердилась. До того момента, пока не появился Царевич, а папа... папа был рядом. Еще и со Стешей. Не Дима, вечно пропадавший на работе. А папа.
Он и правда приехал буквально через двадцать минут. Обнял, обдал знакомым, родным запахом. Подхватил внука, радостно визжавшего при виде деда, а потом был накормлен приготовленным Бодькой омлетом, который Юлька решительно разогрела – не пропадать же продуктам. Кофе они пили вместе и говорили о нейтральном. О воспитательнице в детском саду, о Юлькином магазинчике. О Первой. Папа был наслышан, что лошадь продают, а сейчас она озвучила ему версию, согласно которой от идеи продажи отказались. Про Ярославцева больше не спрашивал. Но Юля отдавала себе отчет, что все равно надо будет объяснить. Подробнее, обстоятельнее. Чтобы понял. Хотя ей казалось, что отец понимает про нее куда больше, чем она стремится показать.
Позавтракав, они ушли складывать вещи. По себе Юля планировала оставить порядок, потому дел предстояло немало. И она прекрасно сознавала, что за один день ей не выехать, но твердо намеревалась уже эту ночь провести в Гунинском особняке.
Так и вышло.
Только ночевали они в папиной трешке. И, снова ощущая себя окутанной абсолютной всепоглощающей любовью, как мягким теплым свитером, она потихоньку расслаблялась, наконец обнаруживая, насколько сильно была напряжена в эти дни. И Андрею здесь хорошо. В папином доме ему уделяли столько внимания, сколько он вряд ли мог ждать от них с Ярославцевым – вечно занятых собой, но никак не друг другом.
И потому вечером, уже почти в десять часов, за шахматной доской, на которой располагались черные и белые шашки, пока Стеша укладывала спать мальчишек, Юлька подняла глаза и негромко сказала:
- И что бы я без тебя делала, а?
- Наверное, звонила бы Женьке, - отозвался Андрей Никитич, «съедая» одним махом сразу три ее шашки.
В шашки он играл лучше всех. И еще в лото. И во многие другие игры, даже новые, в которые его учили играть внучка и сын в несбыточной надежде хоть в них выходить победителями. И лучше всех знал, как надо поступать в том или ином случае. А еще Юлька ни капли не сомневалась, хотя никогда и не подавала виду – сильнее всех он любил старшую дочь. Женя была для него особенной. Она для всех них была особенной, но для отца – несоизмеримо больше, чем для нее. И дело было не во внимании – у нее его было в избытке. И не в заботе. И не в нежности. Ей хватало всего от обоих старших членов семейства Маличей, и больше могло бы быть только в том случае, если бы была жива мама. Но когда речь заходила о Женьке, голос отца менялся так, что она, знающая его до самых крохотных нюансов, давно научилась улавливать эти изменения. И слышала в нем что-то такое, чего с другим не спутаешь.
Вот и сейчас он так произнес это свое «звонила бы Женьке», что внутри Юли что-то дрогнуло. И отважиться задать вопрос, правда ли то, что сказал Богдан, она ни за что не смогла бы. Как у него спрашивать, когда его голос снова изменился? Едва заметно – а она слышит. Может быть, никто другой не слышит, а она – да.
Потому, чтобы не провоцировать ненужных пауз, Юлька улыбнулась и пожала плечами:
- Вообще я сейчас не о том. Просто... ты не представляешь себе, что это такое – знать, что можно прийти к тебе и вот так здесь сидеть.
- Откровенно говоря, я очень буду рад, если ты все же найдешь место, откуда тебе не захочется уходить даже сюда, - улыбнулся отец и, подняв глаза, весело сообщил: - Дамка!
- Ну и ладно, мочи дальше, - показала она ему язык. – А вообще это немного похоже на то, как ты Женьку замуж выпроваживал. Помнишь?
- Я выпроваживал? – деланно возмутился папа. – Это ты ее синим чулком называла.
- Ну а чего она сидела? Такой, как она, сам бог велел замуж. Но ты тоже хорош: пусть в нашей семье появится еще один мужчина. Теперь у нас есть, вон... Сашка, Андрюшка. А у тебя еще и зять.
- Маловато будет, - рассмеялся Андрей Никитич.
- А сколько надо?
- Дело, конечно, в качестве, а не в количестве. Но одного-двух еще можно.
- Это ты на меня намекаешь?
- Да в общем-то открытым текстом говорю.
На мгновение она задумалась, глядя на доску. Черные и белые клетки сменяли одна другую, а она ходила по черным. Если встать на белую – что будет? Игра в «чапая»? Или просто очередная ошибка? И еще большая неразбериха?
- А если я скажу тебе, что... есть один мужчина, который мне дорог, ты не будешь считать, что я порю горячку? – зачем-то спросила она.
Малич поднял глаза на дочь и внимательно на нее посмотрел. С Юлькой всегда было сложно. Она всегда была максималисткой, а еще самостоятельной и упрямой до невозможности.
- Иногда хуже опоздать, - сказал он и похлопал дочь по руке. – Но самое неприятное, что никогда не знаешь, как правильно.
- Я хочу на этот раз сделать... как должно быть. Потому и съезжаю... и планирую развод. Мне нужно пожить одной, с Андреем. Говорят же, что большое видится на расстоянии, да?
- Не знаю, - легко пожал плечами отец. – Спорить с классиками бестолково. Но мне кажется, чем ближе – тем надежнее.
- Это когда уверен. Вот ты сразу был уверен в Стефании?
- Я был уверен в себе.
Юлька снова замолчала. Потерла переносицу. Устала непередаваемо. Очень хотела спать. Несколько суток на ногах, и те – раненые. А потом взглянула на отца.
- А можно еще спрошу?
- Спрашивай, конечно, - улыбнулся Андрей Никитич.
- Ты такой умный сразу родился или с мамой пришлось стать?
- Эк ты загнула, - рассмеялся отец. – Ты у меня тоже умная.
- Если бы ты знал, что я натворила, точно бы мне ремня дал, - в тон ему заявила Юлька.
- И почему ты это натворила?
- Потому что умничать, конечно, люблю. Но в действительности нифига не умная.
- Даже компьютеры глючат, что уж говорить о человеке. Не все зависит от ума – его наличия или отсутствия. Но что бы ты ни натворила, я всегда тебя буду любить. И еще я очень хочу,