роясь в холодильнике. Выудил оттуда пару помидоров, грибы и зелень и продолжил возиться с омлетом.
- Нет. Так нельзя. И я не ухожу к тебе, чтобы ты занимался этим вопросом.
- Что значит – не ко мне? – ошалело переспросил Моджеевский и вопросительно уставился на Юльку. Так, словно его процессор только что поймал неопознанный вирус, с которым непонятно что нужно делать. – А к кому? Ты издеваешься?!
- Да ни к кому! – снова взвилась она. – Я просто ухожу от Димы, потому что не могу ему врать! Потому что это низко и подло – то, что я сделала.
- А он непогрешимый, - не сдержавшись, проворчал Богдан. – Ну хорошо, и что потом?
- Не знаю я, что потом! Понимаешь? Не-зна-ю!
- Я знаю. Мы не бессмертные, чтобы тянуть еще десять лет.
- Бодя... – она устало растерла лицо, уголки глаз и тяжело выдохнула: - Бодя, в том-то и дело, понимаешь? Десять лет. Да, я люблю тебя. Люблю тебя таким, каким помню. И я совершила слишком много ошибок, чтобы бросаться сейчас подобными словами. Но сегодня мы с тобой другие. Эти десять лет невозможно выбросить из жизни, и сегодняшний – ты мне совершенно не нравишься.
- Объяснишь?
- Да, конечно. Мне не нравится то, каким ты стал. Мне не нравится, когда меня будто бы лису на охоте травят. Мне не нравится, когда покупают, заставляют и вынуждают. И бравируют тем, что при наличии денег все можно. Мне не нравится то, что ты мне соврал про телефон, но это мелочь. Куда хуже другое... Ты анализировал, кого понаприглашал в Тисовицу на собственный день рождения? Из четырех баб – с тремя ты спал. Ну, сестра – понятно. Но ты спал с тремя. Всех перепробовал. Странно, что Ульку не позвал, хотя мог бы. Вряд ли она стала бы возражать.
Он не сразу ответил. Сначала почти доделал омлет. Высыпал на сковороду овощи, залил яйцом и накрыл крышкой. Потом сгреб посуду и приборы в мойку. Развернулся к Юле и спокойно проговорил:
- Я не монах, уж извини. Но если бы ты тогда давно все до конца мне рассказала, то сегодня все было бы иначе. Рейчел приехала без приглашения, сделав сюрприз. И приехала она со своим женихом. С Алиной мы вчера расстались. И я не собирался тебя покупать. Я хочу на тебе жениться. Всегда этого хотел, Юль. Даже когда знал, что это невозможно. Но сейчас все зависит только от тебя. Скажешь уйти – я уйду.
- Я так не привыкла, Богдан. Я не могу прыгать из койки в койку. Для тебя это, может быть, ничего такого, но для меня – предательство, уже не первое. Меня не так воспитывали. И то, что случилось, это не я. Между мной и тобой есть огромный отрезок, в котором я сначала жила одна, а потом появился Дима. Он же что-то значил... Он не пустое место, а часть моего прошлого и настоящего. Мне нужно хотя бы немного времени, чтобы... разобраться, как вообще теперь жить. Можешь ты мне его дать? Я не прошу тебя сейчас уходить, но я прошу тебя... дать мне время.
- Сколько?
- Я не знаю. Мне нужно поговорить с Димой, мне нужно подумать... Найти, куда съехать... У меня сын, в конце концов, и ошибаться я уже совсем не имею права. Ладно, если бы речь шла только обо мне...
- Ну да. Судя по твоим установкам, таким, как я, детей доверять нельзя, - зло усмехнулся Богдан.
- Я не знаю этого! И ты этого тоже не знаешь.
- Но ты даже не позволяешь этого узнать ни себе, ни мне.
- Потому что мне страшно. Мне стыдно за это, мне стыдно, что я тоже не такая, какой ты меня помнишь, но мне страшно.
- Послушай, - сказал Моджеевский, и было заметно, что он сдерживает себя, - я не идиот, чтобы не понимать, что ни мне, ни тебе не по семнадцать. Я предлагаю тебе вместе выбираться оттуда, куда мы себя загнали. Но ты упрямо сидишь в раковине. И в этом, между прочим, ты ничуть не изменилась!
Юля только улыбнулась – грустно, совершенно безнадежно, но так знакомо, как в тот день, когда он услышал полную историю случившегося давным-давно и в чем была виновата его мать. Только сейчас боль причинял ей он сам. И она. Она тоже себя не щадила – это он хорошо понимал. Но вопреки его ожиданиям услышать упрямый и абсолютно бестолковый отказ, он услышал другое. Почти противоположное.
- Хорошо. Хорошо, мы будем выбираться, но дай мне время, Богдан. Хотя бы немного. Дай мне вздохнуть и привыкнуть. Пожалуйста. Я слишком долго была без тебя, я больше не умею в омут.
- Это Ярославцев – омут? – мрачно спросил Богдан.
- Нет. И никогда не был. Омут у меня был один раз, в семнадцать.
- Ясно, - кивнул он. Выключил газ под омлетом, подхватил пиджак и направился в коридор. За ним туда же бросилась и Юлька, чуть прихрамывая, что сейчас было заметно. Схватила за руку и тихо сказала:
- Позволь мне все решить. Я сейчас не отказываюсь от тебя. Но позволь мне все решить. Мне нужно самой.
- Нет, - решительно махнул головой Моджеевский, одеваясь. – Сейчас я уйду. Но много времени я тебе не дам. И одну тебя во всем этом не оставлю, не надейся. И еще учти, что буду каждый вечер узнавать у Жени, что ты вытворяешь.
Он кивнул на ее колено и решительно вышел из квартиры, а Юля осталась одна посреди маленькой прихожей, будто его здесь и не было. Прислонилась лбом к двери, долго и судорожно выдыхала воздух и пыталась прийти в себя.
Этот разговор дался ей тяжело. Еще тяжелее было осознать, что и в самом деле дальше. Потому что на словах выходило легко – «дай мне разобраться». А в действительности – поди еще разберись. Только в одном Юля была уверена – она в этой квартире оставаться больше не может. Эта квартира была Димкиной, досталась ему после гибели его родителей в раннем детстве, в ней он вырос под чуткой опекой своей бабушки. Здесь все кричало о нем и его семье, а тот факт, что в ней, в этой квартире, сегодня хозяйничал Богдан, ее коробил. Дай она ему волю, он бы и