в спальню ее уволок, не смутился бы тем, где он и что Ярославцев ему, вроде бы, друг. И дело было не в том, что он поступил бы непорядочно, а в том, что это она довела до такого положения вещей. Неправильно. Вокруг все неправильно. Все не так, как должно быть. И это – ее вина. Она запуталась сама и запутала Моджеевского. Ей и выгребать.
И настойчивое желание Богдана влезть в то, что ей нужно сделать самостоятельно, – тоже неправильное. Юля сознавала, почему он так себя ведет. Но сознавала и то, что высказанное сегодня – для нее тоже важно. Он должен знать, что сдерживает ее. Должен знать, что ей не нравится. Почему она до сих пор ни на что не может решиться. Это честно. Вот только его это не остановит. И значит, удержать и его тоже. Это важно. Удержать его от ошибок, которых они на двоих совершили уже слишком много.
Потом. Потом, когда она поговорит с Димой. Когда порвет с ним все отношения, кроме тех, что обусловлены наличием между ними Андрюши. Когда в душе уляжется. Когда она придумает, как жить, сведя все сомнения к нулю. Богдан ведь тоже имеет право на женщину, которая не будет сомневаться. Если он действительно ее хочет.
Сделав несколько несмелых вдохов и обнаружив, что все-таки может дышать, Юля отлепилась от двери и поплелась в детскую. Заглянула к сыну. Тот спал. Тут такая драма разыгралась, а он спит, ему хоть бы что. И это радует.
Потом она позвонила воспитательнице детского сада и поставила в известность, что сегодня их не будет. А после, не давая себе ни секунды на передышку, будто бы шагнула в пропасть – набрала отца. Потому что этот звонок означал, что передумать она уже не сможет.
- Привет, дочь, - жизнерадостно отозвалась трубка голосом Малича-старшего. – Какими судьбами в такую рань?
Ей бы хоть каплю его жизнерадостности. Но, наверное, чтобы позволить себе такое, нужно прожить жизнь правильно. А у нее именно это уже и не получилось. Потому, придав голосу бодрости, насколько позволяли силы, она проговорила:
- Ты все равно не спишь. Уже был на море или бросил?
- Не бросил. Зачем бросать хорошее дело?
- Ну хорошее – точно незачем, - сдулась Юлька. – Мне нужна твоя помощь.
- Что-то стряслось? – вмиг став серьезным, спросил отец.
- Не то чтобы... но мне нужно где-то пожить. Помнишь, Женина подружка в нашем доме квартиру сдавала. Она сейчас занята?
- Ничего себе! – «восхитился» Андрей Никитич. – Ну-ка выкладывай.
Ну что, Малич?
Давай.
Вариантов же все равно нет.
Решила ведь.
- На развод я еще не подавала. Это сложно, мне надо поговорить с Димой, а он в командировке. И, наверное, надолго. Но ты меня верно понял.
- И это все? – настаивал отец. – Вот просто так на ровном месте?
- Нет. Не на ровном, - Юлька помолчала и решила объяснить: - Если ты переживаешь, что он что-то мне сделал, то это не так. Просто я... я больше не могу, папа. Не люблю.
Андрей Никитич помолчал, явно укладывая в голове услышанное.
- Юль, - проговорил он мягко. – Ты знаешь мое отношение к твоему Диме. Но ты уверена? Ты хорошо подумала? Я всегда тебя поддержу. Но я совсем не хочу, чтобы однажды ты решила, что твой сегодняшний поступок – ошибка. Будет только хуже.
Уверена ли она?
Там, в лесном домике, она не думала совсем. Но ни о чем другом не могла думать с тех пор, как вернулась оттуда. Она даже физически не смогла бы больше подпустить к себе Ярославцева. Столько лет знакомого Ярославцева, которого давно считала родным человеком. А выходит, всего родства – наличие общего сына. Потому что он уехал – а ей наплевать. Только от себя тошно. Все слишком закономерно, на случай больше не спишешь.
- Да некуда хуже, па... с самого начала ошибка. Все, за исключением Андрея, - наконец сказала она. – Но жить с его отцом я не смогу. Я... не знаю, как мне выбраться из этого, кроме как собрав вещи на выход.
- Хорошо, - ответил отец. – Я сейчас приеду, заберу вас. А Светкина квартира пустует, так что устроим тебя. Проведем вечером семейный субботник.
- Это точно удобно? Я могу собраться, а ты приедешь когда сможешь. Частично я и сама перевезу, не так уж много у нас вещей накопилось после возвращения. И это... я квартиру буду оплачивать сама. У меня с деньгами все нормально.
- Юлька! Если ты думаешь, что я не в курсе твоего горного приключения, то ты ошибаешься. Поэтому я приеду. Со всем остальным разберемся в процессе.
Ну, спасибо, Моджеевский. Удружил.
Жеке – спасибо тоже.
Мысленно погрозив обоим кулаком и успев изумиться тому, как они эдак в ее голове стали по одну линию фронта, хотя еще пару дней назад были в противоборствующих лагерях, она принялась сглаживать. Как младшая на протяжении многих лет – сглаживать Юлька умела.
- Да я же не говорю тебе не приезжать. Просто это... завтракай там спокойно или что еще... Даже в мастерскую можешь сгонять, если надо. Пока я на первое время соберусь. А с ногой все нормально. Ушиб, не больше. Не переживай, тебе же наверняка Жека сказала, что жить буду.
- Если бы было не нормально, я был бы у тебя еще вчера, - сообщил очевидное Малич-старший. – В общем, скоро приеду.
Папина забота об их с сестрой здоровье всегда носила с виду сдержанный, но в действительности очень обстоятельный характер. Лекарств в доме не держали и на обследования ежегодные никто никого не гонял, но зоркий папин глаз моментально оценивал ссадины на предмет немедленной необходимости посещения травматолога, а всеслышащее папино ухо – в секунду различало любую степень заложенности носа. Да и дисциплина со временем выработалась сама – если были симптомы, их никто не игнорировал. В конце концов, это Андрей Никитич Женьку возил в женскую консультацию всю ее беременность, а после тяжелых Юлькиных родов – помогал столько, сколько никто не помогал. Эта забота была во многом следствием того, что когда-то давно случилось с мамой, но и проявлением самой настоящей, сильной, чистой любви. И при этом выглядела просто потрясающе трогательно. Сейчас, когда ей почти двадцать восемь, Юля очень хорошо это видела, а ведь ребенком сердилась. Да что там – еще