я.
- Туман, тьма, ничего не видать, - отвечал Гэвин. - Подрейфуем до утра, ветер несильный. Кто ж на ночь глядя в море лезет да на Самайн.
- Простите, - покаялся я.
Гэвин поднял на меня глаза, закупоривая бутылку.
- За что? - подвинул он мне стакан.
- В такое дело мы вас втянули...
- Ах, не беда! - засмеялся тот. - Раз вы друзья мисс Бетти, то и мои друзья. А дела... Так и я ведь не только рыбку поставляю, - подмигнул рыбак.
Я поперхнулся. Ром вошел не в то горло. Одни преступники кругом.
- А... Бетти знает?
- Еще бы ей не знать, - похвастался Гэвин. - Да и у вас рыльце в пушку, - он погрозил пальцем с лукавой улыбкой. - Как та ваша девичка прибежала - Френ ее зовут, верно? - так я и понял - пора сматывать удочки. А уж сколько шуму ваша карета наделала... Ну, а записка все разъяснила. Будем!
Он поднял свой стакан и залил содержимое в глотку одним махом.
А что тут скажешь?..
Я последовал его примеру.
Джон и Рони завели "Виски во фляге", Терри сидел рядом и прихлопывал да притопывал, вполне довольный. Они разложили яблочный пирог на одеяле и пировали у единственного фонаря. Френ дулась, но ела.
Проблемы не решены, но вечер и море укрыли нас на сегодня. Я улыбнулся. День словно растворился в тумане за бортом: разведка с Бетти под руку в порту, табурет на голове пораженного Одли и плачущая Джен на моей груди, скомороший выезд кареты на причал. Мадемуазель Франсуаза, которая по-прежнему с нами из-за глупой выходки Джен.
Жизнь вышла из-под контроля. Сейчас я не знаю, что правильно, а что ошибка, где берег, а где море... Я запутался, я тону, я исчезаю. И мне на это плевать.
Гэвин налил еще, не спрашивая.
- Забористый ром, - прокряхтел он.
- Сможете завтра вести корабль? - спросил я почти безразлично, опрокидывая в себя второй стакан и расползаясь теплом в тумане.
- А то! - стукнул себя в грудь Гэвин. - Да и ветер попутный. потихоньку сносит нас на юг. Вы не беспокойтесь, капитан. Если небо нам улыбнется, завтра будете в Галлоуэе.
Капитан. Я усмехнулся. Что за ирония судьбы.
- Девушка поет хорошо, - кивнул Гэвин на корму. - Сладко.
Дети, похоже, уснули. Фонарь переместился в конец нашей шхуны. Джен устроилась в снастях, тихо перебирала струны да что-то мурчала, глядя в никуда.
Она напоминала мне кошку - ходит собственными тропами и ластится только когда ей угодно. Сердце сжалось - она его уже забрала. Я сам не заметил, как ноги принесли меня к гусельнице. Каково же было мое удивление, когда я разобрал слова песни:
В сердце Мэри - море, Север на краю земли, Заблудшие галлеоны. Мэри не сойдет с пути. Ты уплывешь, но вернешься ль, Сказать сможешь ли "прощай" Храмам из злата и землям дивным? Мэри, я не в силах ждать.
Мэри... Словно упрек. Но в чем упрекать меня?
Я никогда не разговаривал с Мэри как с Джен, не спасал ее, не успокаивал, не смеялся, не пережил с нею ни одного приключения, не чувствовал себя в силах сделать для нее хоть что-нибудь.
Я был влюблен и очарован. Но вот только - можно ли это назвать любовью? И что это, вообще, такое - любовь?
И просто ли я очарован Джен? Или это то - большее?
В двери тук-тук-тук -- он вновь здесь. Тук-тук -- в ответ тишина. Он с новым тук-тук-тук вернется, "Мэри, выйдешь за меня?".
Джен оборвала последнее "тук-тук-тук" и обернулась. Заметила меня.
- Прости, - бросила коротко. - Я... случайно песню сложила.
- Почему ты просишь прощения? - присел я на край борта. Чтобы смотреть прямо на нее.
Гусельница смешно наклонила голову набок. В свете фонаря, в тумане, в ночи, в простом сером платье да с разбросанными как попало кучеряшками она казалась пакостным фейри из фольклора.
- Это твоя боль, - тихо повинилась фейри.
- Это старая история. Прошло уже два года с ее смерти, Джен.
Я чудесным образом исцелился от боли. Уже неделю как.
- Ничто не старо, - покачала гусельница головой и приложила руку к груди, - пока оно здесь.
Я улыбнулся. Море качало нашу шхуну, как мать ребенка. Так спокойно мне не было давно.
- Она там, - показал я в скрытое туманом небо.
Джен прищурилась вопросительно.