30 сентября, перед обедом, командир роты лейтенанта Вольхин сидел у своего блиндажа и сушил портянки, щурясь на осеннем солнышке. Было тихо, немцы не стреляли второй день и поэтому напряжение спало, хотелось лежать и смотреть в небо, на бегущие белые облака. - "Эх, за грибами бы сейчас..." тоскливо подумал Валентин.
- Нет, я тебе точно говорю: "Рот фронт" у них действует, - услышал Вольхин разговор за спиной. - Ну, сам посуди: позавчера десять снарядов упали и только два разорвались. Значит, кто-то их там испортил!
- Дожидайся. Просто упали в болото, поэтому и не разорвались.
- Ну что ты мне говоришь? И в болоте рвутся также, я же знаю!
- "Рот фронт"... Все они за "Рот фронт", когда за глотку его возьмешь. Помнишь, когда сюда от Трубчевска шли, колодец нам попался - битком набитый ребятишками мертвыми. Тогда еще немца взяли, шахтером оказался, руки свои показывал - "арбайтер". Вот тебе и пролетарий...
"А ведь обоим хочется верить, что есть в Германии "Рот фронт", - думал Вольхин. Первые дни они все наивно ждали, что в Германии вот-вот вспыхнет восстание рабочих...
За все время с начала войны Вольхин видел всего одного немца-антифашиста, который сам сдался, когда они выходили из окружения от Суража. Шел он с колонной несколько дней, как-то даже сходил в разведку. Относились к нему все хорошо, но из немцев он был явно исключением, и никто уже не верил, что в Германии осталось много антифашистов. Очень часто Вольхин и его товарищи видели таких немцев, которых и людьми-то назвать язык не поворачивался. Впрочем, этого немца-антифашиста тоже расстреляли под горячую руку, за день до выхода из окружения.
Он выплюнул травинку, достал пачку папирос, а с ней и свою записную книжку. Вольхин нарочно старался делать записи реже, суеверно думая, что как только кончится последняя страничка, так его и убьют. - "А ведь из взводных, из старых, в батальоне я остался, пожалуй, один... Данилов убит, Серебренников тоже, Фирсов и Баринов ранены, Макарова и Цабута в Милославичах убило...". Остальных он знал только в лицо и, перебирая их в памяти, вспоминал, кого, где и как убило. - "Пожалуй, так и моя очередь скоро дойдет", - равнодушно подумал Вольхин. Смерти он не боялся давно. Столько раз приходилось видеть, как погибают люди, что иной раз думал: то, что он еще жив - случайность. Иногда Вольхин искал в своей душе предчувствия смерти. Он слышал от бойцов, что тот, кто должен быть убит, это предчувствует, но у него ничего такого пока не было, и снов никаких не снилось с самого дома. - "На фронте три месяца, а как будто три дня. Сто раз могли убить, а все как-то везет и везет. Странная все-таки штука - жизнь человеческая... Судьба... От чего она зависит? Старшину нашего во сне убило, так и не понял, что его уже не будет никогда. А Лашов, пулеметчик, умирал целый день, в сознании...".
- Товарищ лейтенант, к командиру батальона, - вывел Вольхина из раздумий подошедший связной.
- Командир полка тебя чего-то вызывает, - сказал ему капитан Осадчий. Заберут, наверное, из батальона.
- Никуда я не собираюсь, - удивился Вольхин.
- А ведь у вас высшее образование, товарищ лейтенант? - спросил Шапошников, когда Вольхин вошел в блиндаж командира полка и представился.
- Пединститут, товарищ капитан. Работал учителем в школе, математик.
- И чертить, конечно, умеете?
- Когда теоремы доказывал - чертил.
- Хотите работать в штабе?
- В штабе? - удивился Вольхин, - Не знаю. Не думал. Я же ничего не понимаю в штабной работе.
- Ничего, научим, - улыбнулся Шапошников.
"А как же рота? - подумал Вольхин, - Что скажут ребята? Неудобно...".
- Можно подумать, товарищ капитан.
- Подумайте, - кивнул Шапошников.
К лейтенанту Вольхину он приглядывался давно. Как-то увидел у Осадчего схему обороны батальона - выполнена чисто, аккуратно и профессионально. Осадчий так чертить не умел.
- Кто это делал вам схему? - спросил его тогда Шапошников.
- Командир седьмой роты лейтенант Вольхин.
"Седьмая рота... Вольхин..." - и Шапошников вспомнил, что этот лейтенант с ними с первых дней. Отличился под Трубчевском, в Милославичах, в Церковищах. Воюет грамотно, хотя и не кадровый. Скромный, аккуратный. Эти качества Шапошников ценил в людях особенно. - "Можно сделать из него неплохого штабного работника, если есть задатки. Зачем держать такого человека на роте? - думал Шапошников, - хотя сейчас в управлении полка все по штату, запас не помешает".
Вольхин вышел из блиндажа и столкнулся с писарем штаба сержантом Ляшко, которого он немного знал.
- Слушай, Петро, ты сам что конкретно в штабе делаешь? - спросил его Вольхин, - а то командир предлагает в штаб перейти.
- Соглашайтесь, товарищ лейтенант, если есть возможность. Командир у нас хороший, не смотри, что всего лишь капитан, - ответил Ляшко. Выдержанный, никогда не орет, не матерится. Всегда разберется, обдумает. Он и меня давно натаскивает на штабную работу. Я ведь с первого курса МИСИ призван. Иногда карту сделаю, веду обстановку, дежурю по штабу. Учусь сводки составлять, приказы. Работа интересная, тем более для вас, математика. Да и военный опыт у вас теперь есть, так что справитесь. А что, разве из штаба кого-нибудь переводят, не слыхал вроде...
- А я откуда знаю? Вызвал Шапошников, предложил в штаб.
- Ну и соглашайтесь. Вам головой надо воевать. 22
"ПРОСТИТЕ ПЕХОТЕ..."
Вечером 6 октября командующий 3-й армией генерал-лейтенант Крейзер вызвал на совещание командиров дивизий.
- Товарищи, - начал он, как всегда спокойно и деловито, - обстановка за последние дни резко изменилась. Гитлеровцы начали, по всей видимости, генеральное наступление. Танковая группа Гудериана из района Шостки вышла в район Орла. Есть сведения, что город уже у немцев. Другая их группировка подходит к Брянску.
Командиры дивизий недоуменно зашевелились, кто-то даже спросил:
- Как же немцы могут быть уже в Орле?
- Ставка дала директиву на отход нашей и тринадцатой армий, - продолжал Крейзер. - Общее направление отхода: линия Щигры - Фатеж.
- Триста километров назад! - ахнул кто-то из командиров.
- Показываю для каждой дивизии маршруты, - командующий подошел к карте. - Иван Тихонович, - Крейзер посмотрел на полковника Гришина, - твоя дивизия ставится в ударную группу. Сутки на сборы и чтобы к утру девятого был за Десной в районе Салтановка - Святое.
Полковник Гришин посмотрел на карту: около восьмидесяти километров от Судости. А надо еще поднять дивизию, собраться, и на все - двое суток.
Приехав после совещания к себе в дивизию, он приказал начальнику штаба полковнику Яманову подготовить приказ на марш к Десне.
- Срочно, Алексей Александрович, на все сборы только сутки, в ночь на восьмое выступаем. Немцы в Орле, а возможно и в Брянске. Не сегодня-завтра захлопнут нас здесь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});