Загадочный Апостолейон Но не всегда исследователям древностей так везет, как на Сара-Хане. Если же нет археологического материала, приходится пользоваться возвышенными, но туманными описаниями древних авторов или судить об исчезнувших зданиях по сохранившимся аналогам. Такие суждения постоянно приводят к парадоксальным расхождениям выводов, основанных на одном и том же тексте. Познакомимся с ярким примером. Сегодня, после раскопок «святого Полиев-кта», работ на Ипподроме, Большом Дворце и многих других памятниках, для полного понимания развития церковной архитектуры Константинополя остро не хватает сведений об одном из самых известных и в то же время самых таинственных его храмов — «Двенадцати Апостолов», или Апостолейоне. Это, возможно, единственная церковь в городе, начатая и завершенная при жизни Константина как его мавзолей, а позже служившая усыпальницей императоров Византии вплоть до XI в. Она стала, как считают, прообразом многих десятков зданий, возводившихся и в мировых столицах, и в отдаленных монастырях Азии.
Между 1461 и 1473 г. Апостолейон снесли турки-османы, построив на его месте мечеть Мехмета II, Фатих. Оказавшись в самой высокой точке внутри стен Константина, вблизи Адрианопольских ворот, Фатих сегодня возвышается над городом и его окрестностями, как раньше доминировал Апостолейон, постоянно напоминая исследователям о нерешенных вопросах и служа излюбленной темой дискуссий. О церкви Апостолов известно и много, и мало. Много, поскольку о ней не раз писали современники. Мало, так как сверх этих описаний мы не имеем ничего.31 Известно, что храм, уничтоженный в XV в., представлял большую крестообразную в плане пятикупольную базилику. Ее восточную ветвь завершал круглый мавзолей императора Константина (сохраненный при перестройке), а с севера стоял мавзолей Юстиниана. Оба использовались до погребения здесь Константина VIII (1028).
Снесенный турками храм не был тем самым, который построил Константин Великий. Его полностью перестроили при Юстиниане (освящен в 550 г.); именно эта «редакция» послужила образцом для множества крестообразных в плане базилик с пятью куполами и для крестовокупольных сооружений. Благодаря сравнению с ними научные реконструкции многочисленны и сравнительно надежны.32
Но вот по вопросу о характере постройки первого мавзолея, начатого Константином, мнения расходятся. Конечно, и его копировали, так что можно частично судить о подлиннике по «архитектурным отражениям».33 Однако главным источником служит первое описание храма Евсевием, законченного после погребения императора, в мае-июне 337 г. Р. Краутхаймер полагал, что здание было типичной базиликой, как иерусалимский Мартирион, с чем согласны многие. Включившиеся в полемику и предложившие новый перевод текста Евсевия русские исследователи, А. М. Высоцкий и Ф.В. Шелов-Коведяев, настаивают, что им описано крестообразное центричное сооружение с тремя небольшими базиликами. Иная точка зрения высказана одним из самых известных знатоков византийской архитектуры Кириллом Манго. Он считает, что речь идет не о сложном ансамбле из мавзолея и базилик с портиками и атриумами, а об одном здании, поставленном в центре открытого двора (базиликальные копии отводятся из соображений перестроенности мавзолея при реконструкциях IV в.).34
Предположение Манго основано, кроме текста Евсевия, на ряде аналогов из числа мавзолеев, которые строили почти все современники
Константина (да и он сам до того, как перенес столицу в Византии). Обычно мавзолей имел 7 ниш для погребений, размещенных по кругу, а место восьмой занимала дверь. Именно так описывают план константинопольского мавзолея: центральная ниша с порфировым саркофагом Константина обращена ко входу; в южной стоит саркофаг Констанция II, в северной — Феодосия I; четыре радиальных ниши отданы Марциану и Пульхерии, Льву I, Зенону и Анастасию I. С последним погребением (518) мавзолей наполнился. Юстиниану пришлось построить для себя и потомков еще один.35 Не совсем традиционный выбор места Краутхай-мер объяснял желанием разместить церковь в черте города, но вне дворца: «поднявшись внутри городских стен в самой удаленной от дворца точке, она бросала вызов и древнему римскому табу на захоронение внутри городских стен, и недавнему обычаю тетрархов помещать императорский мавзолей внутри дворцового комплекса (как в Спалато или Фессалониках)» (Краутхаймер, 1998, 135).
Что бы ни построил Константин — сразу базилику и мавзолей или сначала только гробницу; как бы ни датировались их отдельные части в пределах IV в. — ясно, что этот выдающийся и крайне привлекательный для исследователей христианских древностей комплекс включал отнюдь не только архитектурные элементы, но и массу скульптурных памятников и, конечно, погребения (до нас дошел ряд порфировых саркофагов, некоторые из которых, видимо, стояли когда-то в Апостолейоне — сейчас они входят в собрание Стамбульского музея). Опыт археолога подсказывает, что невозможно уничтожить древнее здание целиком, даже если стремиться к этому сознательно и возводить над руинами столь капитальную постройку, как мечеть Фатих. Всегда останется достаточно материала, способного обогатить, а главное, уточнить наши знания. Мир развивается быстро. Будем надеяться, что в один прекрасный день (скажем, при реставрации мечети) команда ученых нового поколения, в которой христиане разных конфессий будут работать рядом с приверженцами ислама и «скептиками», сумеет открыть часть древних оснований и на свет явятся кладки одного из самых прославленных церковных сооружений Византии. Только тогда можно будет хоть в какой-то степени основать наши представления об Апостолейоне на «материальном» фундаменте.
3. «Археология» реликвий
К рассказу о мавзолее Константина нужно обратиться не только для того, чтобы поставить перед собой неясную цель когда-нибудь коснуться его остатков. В истории храма есть моменты, ключевые для решения вопроса о возникновении традиции переноса мощей, ответ на который скрыт в руинах ранних памятников Константинополя. 6
Чтобы стать новой имперской столицей, маленький Византий должен был не только перенять управление страной, украситься великолепными зданиями и умножить население. Он должен был состояться как «священный город». Следовало воздвигнуть храмы и привлечь толпы пилигримов. Но то и другое требовало реликвий, а своих святынь в городе поначалу не было и мощи, необходимые для освящения великолепных храмов, приходилось привозить из других мест со значительными затратами и нарушениями законов. Потребность в реликвиях стала страстью многих правителей Константинополя (при желании можно изучать жизнь императоров Византии как своего рода собирателей-антикваров, «охотников за святынями»). Немудрено, что в итоге сложилась фантастически богатая коллекция мощей и так называемых «вторичных реликвий» (предметов, с мощами тесно соприкасавшихся или соотнесенных) со всего мира. Столица стала огромным «музеем христианства», начиная от предыстории (пророков Ветхого завета) и кончая мучениками первых веков.
Но накопление и распределение мощей не могли осуществляться без обретения и переноса почитаемых останков. Можно сказать, что традиция поклонения мощам и поминальный культ оказали решающее воздействие на создание внешних форм и ритуалов христианства, они гораздо старше культа святых мест и достоверно отмечены по крайней мере с середины II в. Ими продиктованы такие важные для мира перемены, как перенос кладбищ внутрь городов: умершие были для христиан лишь уснувшими, ждущими воскресения, и поэтому не более нечистыми, чем живые (Юлиан Отступник имел все основания жаловаться, что христиане «переполнили вселенную фобами и гробницами»), В сложении церковной архитектуры и других видов искусства реликвии — один из важнейших факторов; они стали столь важны для христиан, что на соборе в Карфагене (393) было решено ставить алтари в память мучеников только над погребениями или частицами мощей.37
Легко заметить противоречие между почитанием могилы мученика и желанием получить реликвию.38 Неприкосновенность могил была ограждена естественными и культурно-историческими инстинктами общества, а также римскими законами, которые никто не отменял, а напротив, подтверждали новыми указами. Останки мучеников не были исключением: их следовало, конечно, почитать, но только на первоначальном месте погребения, так сказать, in situ (поэтому культ, возникавший вокруг погребений, имел в ранней церкви исключительно местный характер и даже указ папы Григория I, требуя снабдить алтари реликвиями, повторял одновременно строгий запрет на извлечение тел). 9
Понятно, что вокруг первых случаев переноса мощей кипят ученые споры. В частности, активно работавший в 1930-х гг. над этой проблемой Ипполит Делеай построил анализ как своего рода поиск виновных в совершении этих «исторических преступлений», обвинив в них восточное христианство. Он отметил, что Рим воздерживался от вскрытия могил и допускал распространение лишь «вторичных реликвий», пока варварские нашествия VI в. не вынудили забрать их с кладбищ, лежавших «вне стен». (Delehaye, 1930; Delehaye, 1933). «Адвокатом» восточных христиан выступил Кирилл Манго, предложив свою версию исторического процесса (Mango, 1990).