За всякое пренебрежение к противнику приходилось расплачиваться. Помню случай под Стропковом. Во время разведки мы неосторожно выдали себя при переходе с одной высоты на другую. Земля вокруг нас неожиданно заходила ходуном. Валились деревья, в воздухе летали обломанные ветви. На нас обрушилась лавина оглушительного грохота разрывов. Мы залегли, а огонь противника все усиливался. Начали разрываться снаряды артиллерии, расположенной где-то далеко за линией фронта. Опасаясь ранения, я прижал лицо к земле и, чтобы отвлечься, стал рассматривать торчащие перед глазами кусочки глины. Она издавала присущий ей запах и властно притягивала к себе.
А чудовищный кошмар не прекращался. Приподняв на секунду голову, я увидел, как по грохочущему разрывами полю перебегают сгорбленные фигурки. Казалось удивительным, что разведчики не потеряли ориентировку, так как в этом светопреставлении они точно держались направления на обратные скаты высоты. Там было спасение.
Увидев это, я тоже решился на отчаянный шаг: вскочил и бросился вслед за остальными. Помня о том, что при артобстреле необходимо изменить направление своего движения перпендикулярно к падающим снарядам, мы бежали резко вправо. Но тут произошло нечто неожиданное: вражеский наблюдатель продолжал корректировать огонь и после того, как мы укрылись за склоном, как будто он видел нас и неотступно следил. Мы на свой страх и риск бежали с высоты прямо вниз. Когда обстрел прекратился, мы от усталости повалились на землю.
Немцы, используя выгодные наблюдательные пункты, постоянно тревожили нас артиллерийскими обстрелами. Особенно их привлекал равнинный участок дороги между Стропковом и Хотчей. Проехать здесь днем без большого риска было невозможно. Стремясь иной раз сэкономить несколько километров пути, я не раз проскакивал по этой дороге. Забыв об опасности, я однажды чуть не поплатился за это жизнью. Вражеский наблюдатель подкарауливал таких смельчаков, и стоило кому-то из них появиться на ровном двухкилометровом участке дороги, как он оказывался в огненных клещах. Именно это случилось и с нами. Пока мы со Шпачеком мчались на машине в сторону Стропкова, немец методично сужал вилку. Приближался критический момент, когда при очередном переносе огня и при сохранении прежней скорости движения машины нам грозило прямое попадание. В эту минуту Шпачек по моему знаку мастерски развернулся, и мы понеслись назад, к Хотче. Но это нисколько не обескуражило немецкого артнаблюдателя! Он прибавил вилку, и игра с жизнью продолжалась. Мы снова понеслись на самой высокой скорости. Инстинктивно я почувствовал ритм стрельбы и то, что снаряды вот-вот должны обрушиться на нас. Мы резко затормозили. Снаряды разорвались с перелетом, а водитель гнал машину уже снова назад, к Стропкову.
Когда Ондава начала замерзать, появились новые заботы. Образовавшаяся вдоль берега ледовая кромка ломалась под ногами, привлекая тем самым внимание противника, особенно в ночной тишине. На любой шум и шелест немцы немедленно отвечали огнем. От разведчиков требовалабь хорошая физическая выносливость и закалка, чтобы бродить в ледяной воде и лежать мокрым по нескольку часов в снегу. Промерзшая одежда шелестела при ходьбе, 'что помогало осторожному противнику следить за движением наших дозоров вдоль берега.
Иногда дело доходило до парадоксов. Такие деревни, как Строчин и Местиско, Стропков и Кокша, были отделены друг от друга одной речкой. Нижний Свидник река делила на две части. В заброшенные деревни и в Свидник поочередно заходили разведчики обеих сторон и нередко вступали там в ожесточенные схватки. Бывало так, что дозор противника облюбовывал тот же дом, где останавливались наши. Дозорные противника уносили с собой все, что могло пригодиться для оборудования землянок и блиндажей.
Были специалисты и по "языкам". Они выслеживали неприятельский дозор и заманивали его в западню. Гитлеровцы чаще применяли другой прием: перерезав телефонный кабель, они затем ликвидировали высланных на исправление связи бойцов. Жертвами такой уловки стали наши девушки-связистки.
Особое место занимала глубинная разведка, которая давала ценную информацию о положении в ближнем и дальнем тылу, противника. Рискуя жизнью, наши разведчики не раз проникали с рацией через линию фронта и добывали нужные сведения. Больших успехов в этом деле добился майор Билей, прибывший к нам от словацких партизан после того, как две восточнословацкие дивизии по вине генерала Малара и полковника Тальского оказались разоруженными. Сведения, которые передавал по рации майор Билей, были для нас очень полезными. К сожалению, этот замечательный офицер и партизан вскоре трагически погиб. Немалое значение имели для нас сведения о размещении артиллерии противника. На второстепенном ондавском направлении не было армейских звукометрических станций, поэтому мы выявляли немецкие батареи весьма рискованным способом - при помощи глубинной разведки. Разведчики при этом подвергались большой опасности, несоразмерной подчас с получаемым результатом.
В период временной обороны на Ондаве в подразделения пришло пополнение, которое обучалось различным специальностям: пехотинцы, артиллеристы, саперы. В пехотных бригадах были созданы сержантские школы, а в Гавайе даже открылась школа сержантов - артиллеристов запаса. Правда, если в пехотных подразделениях короткий период затишья позволял как-то обучить новобранцев, то в технических подразделениях это сделать было совершенно невозможно. За короткое время обучения на Ондаве воины артиллерийских частей не смогли приобрести даже самых элементарных боевых навыков, а ведь в подразделения большинство приходило без необходимой квалификации. Печальные последствия этого обстоятельства проявились позже.
23 декабря в Вельке-Буковце, где располагался штаб корпуса, приехали гости - члены Словацкого национального совета - высшего политического органа Словакии. Наряду с другими вопросами они прибыли обсудить также причины разгрома 1-й и 2-й дивизий Восточнословацкого корпуса, установить виновность командиров в этой катастрофе. Я в качестве секретаря участвовал на заседаниях комиссии, которая допрашивала полковника генштаба Тальского бывшего заместителя командира восточно-словацкого корпуса генерала Малара. Тальского обвиняли в том, что он в критический момент проявил нерешительность. Вместо того чтобы вместе с частями своего корпуса занять круговую оборону на Дуклинском перевале и ожидать подхода советских войск, он вылетел во Львов к маршалу Коневу якобы с целью координации действий восточнословацкого корпуса с частями Советской Армии. В ту ночь Тальский пришел ко мне. Конечно, было не до сна. Всю ночь напролет мы горячо спорили. Тальский упорно отстаивал свою позицию...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});