К 1913 году Московский астрономический кружок настолько расширил свою деятельность и увеличил состав, что был преобразован в Московское общество любителей астрономии с различными комиссиями, и в том числе «Солнечной». Этой комиссией руководил профессор С. Н. Блажко, который, между прочим, преподал тогда гимназисту и будущему основателю науки гелиобиологии А. Л. Чижевскому первые уроки научного наблюдения Солнца.
Деятельность обсерватории продолжалась и после революции, в ней занимались юношеские астрономические кружки. В начале 1920-х годов было создано Общество изучения межпланетных сообщений, его заседания также проходили в бывшей «Трындинской обсерватории». Здесь Ф. А. Цандер 20 января 1924 года прочел этапный в деле космического ракетостроения доклад «Проект аппарата для межпланетных путешествий». Членами этого Общества были К. Э. Циолковский, В. П. Ветчинкин, М. Ф. Федоров, Н. А. Рынин и другие энтузиасты освоения космоса.
В Обществе изучения межпланетных сообщений обсуждались теоретические и практические вопросы полетов в космос — на Луну, на Марс. Во время великого противостояния Марса — наиболее близкого сближения Марса и Земли — в августе 1929 года обсерватория работала все ночи: так велико было количество желающих увидеть планету и получить объяснения специалистов. В это время в адрес Общества поступали заявления москвичей о желании участвовать в полете на Марс.
В 1930-е годы обсерватория была передана Государственному педагогическому институту, в ней проходили занятия студентов, и как учебная она просуществовала до 1980-х годов. Затем обсерваторская вывеска, висевшая внизу у подъезда, как-то незаметно исчезла.
А. М. Васнецов в обсерватории дома Трындина. Фотография 1920-х гг.
В настоящее время в доме находятся Культурный центр МВД России, ювелирный магазин фирмы «Юнилюкс», ателье «Шевро», Московская школа секретарей, трактир «Варча» и булочная «Бублики». Это только те учреждения, которые поместили свои вывески на фасаде здания.
11 марта 1918 года Советское правительство во главе с В. И. Лениным переехало из Петербурга в Москву. С ним прибыла в Москву и Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, вскоре получившая известность по всей России под аббревиатурой ВЧК и под названием — словечком, звучащим как выстрел — чека.
Эх, яблочко,Куда котишься?Как в чеку попадешь —Не воротишься!
В Москве ВЧК сначала заняла дворец графини Соллогуб на Поварской, который Л. Н. Толстой описал в «Войне и мире» как дом Ростовых. Но дворец оказался неудобен, и 30 марта 1918 года ВЧК въехала в новое помещение — в дом № 11 по Большой Лубянке.
В московских газетах были помещены для всеобщего сведения объявления о новом адресе ВЧК и начале ее работы: «Все заявления, письменные или устные, по делам Комиссии должны быть направляемы по адресу: Москва, Лубянка, дом страхового общества „Якорь“, телефон № 5–79–23».
Кроме того, москвичи приглашались к сотрудничеству, ибо «население должно знать, что во Всероссийской чрезвычайной комиссии они встретят самую живую отзывчивость по каждому делу, где попрана справедливость, совершено или готовится совершиться преступление».
Почему был выбран именно этот дом и именно на Лубянке, об этом можно только гадать. Вряд ли в архиве найдется какой-либо письменный документ с мотивировкой выбора. Мы знаем, что в первые годы революции многие действия властей, оказавшиеся в полной мере историческими, документально не фиксировались. Решения принимались в разговоре, приказы отдавались устно и так же устно докладывалось об исполнении. Свидетельство этому — мемуары участников событий.
Но известно имя одного из трех чекистов, благодаря которым ВЧК водворилась на Лубянке. Писатель Юрий Трифонов, собирая биографические материалы о своем отце В. А. Трифонове, партийном и военном деятеле, расстрелянном в 1937 году, записал: «И еще из рассказов отца: в марте восемнадцатого года, когда правительство переехало из Петрограда в Москву, отец с кем-то двумя ходили по Москве, присматривали подходящее здание для ЧК — и выбрали дом на Малой Лубянке».
В. А. Трифонов был членом коллегии ВЧК с первого дня ее существования. Указание на Малую, а не Большую Лубянку объясняется тем, что тогда были выбраны несколько зданий и в том числе дворцовый дом бывший Ростопчина, № 14 по Большой Лубянке, обращенный к этой улице обширным парадным двором, при водворении чекистов наглухо закрытым, а въезд и вход был сделан с Малой Лубянки. В доме Ростопчина разместилось не главное руководство ВЧК, а ее местное московское отделение — МЧК и оборудована тюрьма, получившая в Москве выразительное название «корабль смерти».
Итак, 30 марта 1918 года ВЧК водворилась на Лубянке (кстати сказать, в живой московской речи Большую Лубянку обычно называли просто Лубянкой, что отражено и в официальном адресе ВЧК, указанном в газетах) и быстрыми темпами начала разворачивать свою деятельность. ВЧК до своего водворения на Лубянке существовала всего четыре месяца и еще находилась в стадии становления, выработки принципов и форм практической деятельности. Хотя в общем плане задачи и принципы деятельности этого органа были определены в самый момент его создания, и конкретно сформулированы в два следующих за этим дня — в начале декабря 1917 года.
Живой и достоверный рассказ об обстоятельствах создания ВЧК содержится в воспоминаниях В. Д. Бонч-Бруевича, свидетеля и участника этих событий. Его воспоминания — ценнейший и единственный документ, зарегистрировавший самое начало организации ВЧК и засвидетельствовавший, какие исторические образцы, какие идеологические и юридические основы были предписаны этому государственному органу. (Цитаты из воспоминаний В. Д. Бонч-Бруевича приводятся по публикации конца 1920-х годов, так как в более поздних, в том числе в последнем издании издательства «Наука» 1965 года, они подвергались правке и сокращениям.) Речь в воспоминаниях Бонч-Бруевича идет о ноябре — декабре 1917 года, автор — один из ближайших соратников и помощников Ленина, старый «искровец», литератор, в то время управляющий делами Совнаркома и комендант Смольного и Таврического районов Петрограда.
«…Разгул реакции после разгона Учредительного собрания, контрреволюционная агитация в войсках — все это создавало горячую почву и выдвигало на авансцену борьбы новые способы действия.
И вот однажды, — это было в самом начале декабря, — когда пришлось мне же докладывать председателю Совнаркома (В. И. Ленину. — В. М.) о целом ряде серьезнейших контрреволюционных выступлений, Владимир Ильич нахмурился, поднялся, нервно прошелся по кабинету и воскликнул:
— Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля, который привел бы в порядок расходившуюся контрреволюцию?
Нам хорошо был известен этот исторический грозный и пламенный облик одного из беспримерных бойцов Французской революции. Мы хорошо знали размеры красного террора эпохи этой великой борьбы. Мы все давным-давно были идейно подготовлены к наступлению такой эпохи, когда завоевания диктатуры пролетариата и всех народных достижений нам нужно будет отстаивать не только с оружием в руках, но и применяя одно из самых радикальных и сильно действующих средств нашей революционной борьбы — красный террор».
Ленин и его соратники по созданию партии, в том числе и Бонч-Бруевич, действительно серьезно занимались историей Французской революции, изучали жизнь и деятельность ее руководителей. В сочинениях русских социал-демократов, в их речах и даже в бытовых разговорах часто встречаются упоминания имен деятелей Французской революции, ссылки на них, сравнения с ними. Основными источниками сведений о Французской революции для них служили работы либеральных историков, по ним большевикам-интеллигентам «хорошо был известен» «грозный и пламенный облик» того или иного ее персонажа, в том числе Фукье-Тенвиля.
В либеральном Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, который вобрал в себя квинтэссенцию либерализма и которым постоянно пользовался В. И. Ленин, Фукье-Тенвилю посвящена довольно обстоятельная статья. По ней мы можем составить представление о том, какого типа человек и деятель понадобился В. И. Ленину для «революционной борьбы» против своих политических противников.
«ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ — деятель времен Великой революции (1747–1794). До начала революции занимал довольно невидные должности сначала по судебному, потом по административному ведомству. Ни по происхождению, ни по состоянию своему он не мог рассчитывать на хорошую карьеру; способностями он также не отличался. С начала революции он выдвинулся благодаря уменью заискивать у сильных людей. Когда был учрежден Чрезвычайный уголовный трибунал, судивший без кассации и апелляции все преступления против нового порядка вещей, Фукье-Тенвиль стал играть там роль докладчика и обвинителя. В 1793 г. он сделался прокурором при революционном трибунале.