— Который, кстати сказать, весьма экономичен, — добавила Чандхари. — Подобное оружие может позволить себе любая бедная нация.
«Безусловно, ради этого стоило убить несколько стариков», — подумал Росток.
— Мы не знаем, существуют ли в мире еще споры фузарии, кроме тех, что обнаружены на мощах Распутина, — продолжала Чандхари. — Все было уничтожено во время пожара в монастыре. Нам ничего не остается, как найти кисть раньше них.
— Она пропала, — сказал Шерман. — Можно сказать, ее вырвали у нас из рук.
Генерал направился к выходу, приказав Чандхари найти свободную лабораторию с рабочей камерой наблюдения, где можно будет держать Ростка.
— Реки крови… — задумчиво проговорила Чандхари, когда Шерман вышел. — Разве не это предсказывал Распутин? Одна единственная спора с его руки, выросшая на пшенице и размноженная… Если она попадет к военным, ужасное пророчество может осуществиться. Страшно подумать об этом, — она печально покачала головой. — Может быть, вы правы. Может быть, это действительно проклятье Распутина. Месть миру, который его отверг.
Пусть и так, думал Росток. Но не Распутин убил Даниловича и других ветеранов.
И тут Росток, наконец, вспомнил, кто еще заходил в хранилище.
Даже если уже слишком поздно, он не сомневался, что знает по крайней мере одного из убийц Ивана.
75
В лучах утреннего солнца, освещавших комнату, Николь, обнаженная, стояла перед отцом Сергием.
Он вновь глядел на нее своими металлически-серыми глазами, способными, казалось, проникать в глубь разума, преодолевая любое сопротивление, любую ложную скромность. После мгновенного чудесного исцеления он ушел вместе с ней, оставив изумленного доктора Зарубина одного. Священник спас ее, поэтому она не чувствовала стыда; стоя перед ним без одежды.
Она терпеливо ждала, пока он решит, что делать.
Сергий разглядывал ее, сидя на стуле. Ему достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться ее полной груди с сосками, твердыми от холода. Она ждала. Он не спеша поглаживал бороду, глазами ощупывая ее кожу.
Сколько раз она так стояла перед мужчинами? Но раньше это всегда было в полумраке, с тщательно подобранным соблазнительным макияжем. Она никогда не позволяла себе появляться перед мужчинами вот так, без косметики, со спутанными волосами, без эротического нижнего белья. Но сейчас все это потеряло значение. Епископ отпустил ее грехи, избавил от злых порывов, и теперь она готова была позволить ему делать с собой что угодно.
— Повернись. Медленно, — приказал Сергий.
Николь повиновалась без вопросов. Она немного задержалась, когда повернулась в профиль. Вид с этого ракурса нравился большинству ее мужчин. Она отрепетировала это движение перед зеркалом: немного вдохнуть, чтобы грудь увеличилась и мягкие округлости плоти еще больше выделились над очертаниями ребер. Плоский живот — результат ежедневных занятий аэробикой. Нежное лоно, скрытое светлыми лобковыми волосами.
Он все еще не прикоснулся к ней.
Может быть, он просто любит смотреть, подумала Николь. Таких ведь много — мужчин, которые просто любуются. Пассивных мужчин.
— Не причисляй меня к ним, — сказал он, прочитав ее мысли.
«Наверное, снова испытывает себя», — догадалась девушка. Она вспомнила тот странный ритуал, что он провел с ней в первую ночь, утверждая, будто намерен; но подвергает себя искушению и укрепляет волю. Что ж, в прошлом она соблазняла мужчин, которые делали вид, что сопротивляются ей; мужчин, которые обращались с ней куда хуже, чем этот священник. Если кто и заслужил наслаждение, которое она могла дать, то только он — святой человек, избавивший ее от боли.
— Ты должна отринуть подобные мысли, — нетерпеливо сказал он. Они мешают мне сконцентрироваться.
Несмотря на его предостережения, она чувствовала тягу к нему. Ее тело жаждало его прикосновений. Николь снова желала ощутить его грубые руки на своей коже. Чувствовать, как кончики пальцев ласкают ее живот. Дрожать, вбирая исходящий от ладоней Сергия поток мистической энергии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но епископ сидел неподвижно.
Он перекрестился.
— Господь Христос, молю Тебя о душе этой женщины, посланной мне Тобой, — пробормотал он.. — Избавь ее от порочных мыслей, что оскверняют ее существо и дают выход мерзкому древнему злу, отвратительному уродству, до сих пор живущему в ее плоти.
Николь привыкла слышать комплименты и слова восхищения своей фигурой. Она ожидала услышать нежные слова в такой интимный момент. Зачем он разрушил его, заговорив о ней столь ужасными словами? Те эпитеты, что он употребил в своем обращении к Богу, придавали его молитве почти кощунственное звучание. Она вдруг почувствовала, как исчезли эротические помысли, осознала и свою наготу, и всю нереальность этой ситуации. Она увидела вокруг себя голые стены и неприязнь на лице епископа.
Впервые Николь покраснела перед мужчиной. Она чувствовала, как кровь распространяется от лица по шее до груди.
— Хорошо, что ты вновь обрела чувство стыда, — сказал Сергий. — Это знак того, что к тебе возвращается невинность, — его голос раздавался эхом, и в нем снова слышалась сила, поразившая Николь в больнице. — Но я не виню тебя. Я виню Дьявола, который до сих пор у тебя в крови. Сейчас он притих, но остается в тебе. У меня пока недостаточно сил, чтобы навсегда изгнать его. Но вскоре все изменится. Ты истинная помазанница, избранная из всех женщин, чтобы помочь мне осуществить пророчество.
Он вытянул руки, обхватил ее голову и с силой сжал виски. Она почувствовала головокружение. Ноги подкосились. Он притянул ее лоб к своему, и они почти соприкоснулись. Зрачки его глаз начали расширяться, и вдруг весь остальной мир исчез, а перед Николь осталась только их бездонная чернота.
— В твоей душе я вижу свое спасение, — сказал он.
В его зрачках словно бы сконцентрировалось все его существо. Его тяжелый серый взгляд, казалось, проникал в самые потаенные уголки ее разума.
— Когда-то ты была грешницей, сказал Сергий. — Я тоже грешил. Но мои грехи стократ тяжелее, ведь я был Божьим человеком, праведным старцем, исцеляющим больных. Я пользовался уязвимостью женщин, что приходили ко мне за помощью, и потому потерял свою силу. Теперь ты, очередная грешница, пришла, чтобы вернуть ее мне.
Мысли Николь затуманились. В мозгу мелькали образы: жестокая потеря девственности, ужасная жизнь с отчимом и прочими безликими мужчинами. Вдруг все они исчезли. Образы, преследовавшие ее всю жизнь, стерлись навсегда. Это был момент очищения. Николь стала частью Сергия. Она чувствовала, что все идет правильно, что страх всей жизни уходит. Хотелось кричать от радости, праздновать свое освобождение. Но, онемевшая под его взглядом, она могла только безмолвно и неподвижно стоять перед ним.
Медленно епископ отодвинулся от нее.
Разум Николь обессилел, изможденный необычным совокуплением. Она чувствовала, как тонкая струйка пота течет по ложбинке между грудями. Хотелось лечь и заснуть. А проснуться уже оправившейся от этого странного контакта.
— Теперь ты вновь по-настоящему невинна, — сказал Сергий. — Я взял твои грехи на себя.
Его голос раздавался эхом и вибрировал глубоко внутри ее черепа, который теперь ощущался, словно пустая оболочка, куда Сергий мог вложить что угодно.
Их прервал громкий стук в дверь.
— Войдите! — сказал Сергий по-русски.
По его команде дверь открылась. За ней стояла Светлана в черном платье с высоким белым воротником. Белый кружевной платок, сложенный треугольником» покрывал ее седые волосы. Один из углов свисал ей на лоб. Маленькие руки держали огромный поднос, который она поставила на пол. На подносе были белый кувшин с водой, белая керамическая миска, сложенное полотенце и огромный кусок желтого мыла. От мыла исходил резкий химический запах нафты.
Не поднимая головы, Светлана медленно вышла из комнаты.
— Теперь ты должна очиститься, — сказал Сергий. — Прежде чем мы сможем продолжить, ты должна пройти ритуал очищения.