— Брат, там тебя уже спрашивают.
— А что такое?
— Вести пришли. Тебя ищут.
— Иду, брат мой. Иду, — он поднялся с травы и быстрым шагом направился к остальным соратникам.
— А ты, равви Габриэль, идёшь? — обратился Иуда к лекарю.
— Да, разумеется, друг, — ответил он, также поднимаясь с травы и направляясь вслед за братом Иошу.
* * *
Уже около месяца прошло с тех пор, как схватили Варавву.
Его сподвижники были в печали. Женщины часто плакали, то за приготовлением еды, то за стиркой одежды. Соратники и товарищи Иошу сидели сейчас вместе и возносили Богу благодарственные молитвы за хлеб и трапезу. В это время к их трапезе приблизился вернувшийся из Капернаума Габриэль. И они увидели на его лице усмешку.
— Ты смеёшься над нами и нашими молитвами, равви? — возмутился Маттеус, заметив смешок на лице лекаря.
— Чему вы поклоняетесь? Хлебу? Или просите бога освободить вашего царя? Сами не пробовали его освободить?
— Если Варавва слушал тебя… — начал было возмущённо Елеазар, но Иуда бен Пентари перебил его, пытаясь утихомирить.
— Тише, Елеазар. Мы разве делаем что-то не так, учитель? — обратился к Габриэлю Иуда.
Габриэль обошёл их и присел рядом.
— Я смеюсь не над вами или вашей молитвой. Вы знаете только то, что надобно вам для жизни. И тем пытаетесь восхвалить того бога, что научил вас прославлять его.
— Но ведь и ты учишь нас, как просил Варавва. Ты наш равви и господин в лекарском деле, — сказал Иаков, который поначалу неотступно ходил за Вараввой и записывал все его изречения, а потом принялся записывать также и за Габриэлем.
— Откуда вам знать меня, странника? Истинно, никому из нынешних людей не дано узнать меня.
Елеазар возмутился:
— Если хочешь учить нас, — учи. А не хочешь, тогда нет нужды смотреть, как ты потешаешься над нашими традициями, галилеянин. Теперь Вараввы нет с тобой рядом. Тебя никто здесь больше не держит! Кроме моей сестры… А тебе не стать царём!
Шимон вздрогнул и с тревогой посмотрел сначала на Елеазара, а потом и на Габриэля, будто опасался, что он прочтёт его тайные мысли. Заглянув в глаза каждого из них, он поспешил потупить взгляд, чтобы ненароком не выдать себя.
— Не надо горячиться, Елеазар, — урезонивал его Иуда.
Габриэль посмотрел на хмурые лица обиженных учеников.
— И отчего вы так рассердились, друзья? Я лишь спросил: что вы предпримете, дабы вызволить Варавву? Помолитесь?
— Наш царь против крови и убиения невинных, равви Габриэль, — ответил Иуда.
— Мы не малые дети, чтобы ты говорил с нами, будто с неразумными, равви, — заговорил Иаков. — Мы знаем, кто ты: знаки на твоём теле говорят о тебе больше, чем ты сам. Мы знаем, что твои знания удивительны и запретны для простых смертных. Но мы придерживаемся праведности нашего народа. А ты то ведёшь себя, как дитя малое, прыгаешь и веселишься, то вещаешь, будто тебе тысяча лет.
— Тогда отчего слушаете меня и хотите получить знания? Да брось, Иаков! Ну хорошо, пусть тот, кто уже силён в знании, встанет смело предо мной и скажет, что знает всё о мире, в котором пребывает ныне, что знает всё о народе, среди которого обретается, и что ему нет нужды в моих поучениях. Ну же!
Ученики зашептали меж собой.
— Слышу, говорите себе, что вы все сильны, ибо вам много лет, и вы многое понимаете в этой жизни, многого добился каждый из вас, и вас знают и уважают в народе, — громко озвучил Габриэль их шёпот.
Присутствующие опустили стыдливо глаза.
— Равви, не сердись на них, — сказал Иуда. — Я скажу, что ты хочешь. Я знаю, кто ты и откуда явился. Ты из царствия бессмертных Барбиллы. И я не достоин раскрыть имя пославшего тебя нам. Ибо знания, что имеешь ты, не дозволено знать смертным.
Габриэль внимательно посмотрел на русоволосого брата Вараввы. Молодому человеку было чуть больше двадцати, но внутренее знание его было гораздо старше. Он старался сохранить дружеские отношения среди соратников Вараввы и гасил всяческий скандал, стремился к миру и покою. Это понравилось Габриэлю. И он решил как-нибудь переговорить с Иудой наедине.
Больше Габриэль никогда не подшучивал над соратниками Вараввы. Но стал чаще беседовать с его младшим братом наедине, чтобы другие мужчины не слышали.
— Друг, отступи от остальных, и я открою тебе тайны того царствия, что так завораживает тебя.
— Царствия бессмертных? — шёпотом переспросил Иуда бен Пентари.
— Да. Ты можешь достичь его, но это принесёт тебе много горя и печали. Ибо ты тринадцатый дух, дух совершенства и гармонии. Ты пытаешься сохранить мир среди сподвижников твоего брата Иошу Вараввы. Это похвально. Но это не из этого мира. Гармония и премудрость давно покинули эти края. Со смертью последних из пророков народа твоего — Хагги, Захарии и Малахии — Шехина[16] покинул народ израилев. Да и Бат-Кол[17] скоро замолчит.
— Отчего же так?
— Ибо ты последний из тех, кто услышит Глас в народе твоём. Только современники твои не услышат его, ибо не заслуживают сего. Ты не из числа тех, кто окружает тебя. Ты другой. Но если ты покинешь теперь двенадцать учеников, то кто ещё сможет заменить тебя? И твои товарищи тогда разбредутся, и цель брата твоего умрёт. Ты как другая сторона твоего брата. Ты нужен им, дабы быть им едиными и так возносить благодарения вашему Богу.
— А наш бог не твой бог?
— Мы принадлежим разным поколениям.
— И когда же ты расскажешь мне о твоём поколении? И будет ли великий рассвет для поколения моего?
— Я расскажу тебе то, что надобно тебе узнать. Скоро, мой друг, — Габриэль положил руку на плечо Иуде. — Скоро.
— Так ты пришёл, чтобы спасти моё поколение? Ты Христо?
— Этого я не знаю. Я всего лишь странствующий лекарь. А теперь мне нужно покинуть тебя, Иуда.
— Да, равви.
13
Иуда изменился с тех пор. Все изменились после казни Вараввы. Он отрастил длинную бороду и теперь казался гораздо старше. Теперь он совсем стал похож на брата. И его иногда даже принимали за него, спрашивая, не Варавва ли воскрес и проповедует?
Прошло почти семь месяцев со дня трагедии. В народе упал дух сопротивления, ведь того, на кого возлагались большие надежды, казнили как самозванца, пригвоздив к позорному столбу, водрузив ему на голову терновый венец и написав над его головой, «се есть царь Иудейский». Отчаянию и горю народа не было предела. А Антиппа и Пилат торжествовали, надеясь, что вот теперь-то наступит мир и покой в этой, проклятой Богом, стороне, как они считали.
Варавва умер. Его смерть оплакивал сам Хананна, поверив в конце, что тот был его кровным сыном и наследником царя Давида. Он винил себя за бездействие и пассивность, но он ничего не мог поделать, ведь Ирод обвинил Иосифа Варавву в заговоре против имеющейся власти в Иудее, бросив вызов самому Риму и цезарю. Это был конец всем мечтам о Священном Царе и об освобождении от захватчиков и поработителей. Хорошо, что хоть дети Вараввы спаслись. А ведь они наследники. Они соединили в себе три колена Израилева…
Иуда смотрел сейчас на небо, ладонью прикрыв глаза от сияния солнца, что нестерпимо слепило его, показываясь сквозь ветви олив. Был уже полдень.
Габриэль тоже не улыбался и не дурачился с тех пор, как они все покинули Иерушалаим после казни Иошуа, чтобы бродить в окрестностях. Он больше не шутил, ни над кем не подтрунивал. Что-то мучило равви. Это видели все его ученики. Они по одному подходили к учителю и справлялись о его задумчивости. Но он лишь отвечал притчами, которые ученики не всегда понимали. Подошёл в свою очередь к учителю и Иуда.
— Равви, нам не нравится твоё уныние, — осторожно высказался он, присаживаясь под дерево возле учителя. — Нас это тревожит. Мы все переживаем за неудачу Иошу. Смерть помазанного царя — великое горе для нашего народа. Мы все горюем о его трагической гибели и гибели других наших братьев по оружию. Мы все скорбим о провале нашей миссии. Но уже прошло семь месяцев с того страшного дня. А ты до сих пор бледен, как умирающий. Мы с тобой, равви. И мы сделали, как ты сказал. Мы снова в Иерушалаиме, как ты пожелал. Но я чувствую твоё смятение. Скажи нам, что с тобой? Не болен ли ты?
— Нет, Иуда, мой молодой друг, я не болен.
— Не верю, равви. Ты бледен, как глина. Твоя печаль напоминает мне печаль брата перед тем, как его схватили латиняне. Он это чувствовал. Это плохой знак для тебя. Потому не верю я, что всё складно у тебя. Я вижу, что ты изменился.
— Не верующий, — смешком упрекнул его Габриэль и потрепал за плечо. — Не верующий, но знающий. Всегда сомневающийся. Это неплохо — жить своим умом. Буду и впредь звать тебя Фомосом гностиком.
— Хорошо, равви, как скажешь. Можем ли мы что-то сделать для тебя? Тебя беспокоят мысли о зелотах и кумранитах? Или фарисеях? Или ты думаешь о римлянах? Думаешь, как изгнать их? Или тебя тревожит что-то иное? Скажи, божий сын.