воеводы Тимофея Ржевского. К восставшим вскоре примкнули Черный Яр, Красный Яр и несколько поселений на берегу Терека, однако Царицын, где стоял большой русский гарнизон, и донские казаки астраханцев не поддержали. Для подавления восстания Петр отправил из Курляндии войско под командованием Шереметева. Шереметев поначалу вступил с восставшими астраханцами в переговоры, однако из-за необходимости как можно скорее вернуться на фронт вскоре перешел к решительным действиям. Астрахань была взята штурмом, и допросы, пытки и казни бунтовщиков продолжались вплоть до 1707 года [Hughes 2002: 544–457; Чернов 1959: 186–216].
Подавление Астраханского восстания не привело к усмирению недовольного Юга. В то время как шведские войска в 1707 году двигались через Польшу на восток в сторону русских земель, на Дону восстали казаки под предводительством атамана Кондратия Булавина. Как и в прежние столетия, Подонье было той территорией, куда стекались беглые люди со всех концов Русского государства, и донские казаки считали, что «с Дона выдачи нет». До Петра царское правительство почти не покушалось на автономию местного казачества, единственной уступкой Москве было существование «реестровых казаков», которые получали государево жалованье и должны были служить во вспомогательных частях русской армии. Однако Петр, следуя своему плану унификации вооруженных сил Русского государства, прекратил платить жалованье реестровым казакам и потребовал выдать всех беглых крестьян, перебравшихся на Дон после 1695 года [Письма и бумаги, 6: 9–10]. Этот указ был восторженно воспринят помещиками из Центральной России, которые рассчитывали на возвращение своих бывших крепостных. Атаман Войска Донского Лукьян Максимов, пусть неохотно, начал оказывать помощь русским отрядам, производившим сыск беглых крестьян в донских городках, что вызвало недовольство в среде рядовых казаков. Как нередко бывало и ранее, внутренний казачий конфликт перерос в масштабное противостояние, затронувшее самые разные социальные и этнические группы, проживавшие в степном пограничье. Булавин и его сторонники объединились с другими притесняемыми людьми русского Юга – староверами и крестьянами, насильно согнанными для строительства флота и крепостей, и даже приступили к переговорам о союзе с различными кочевыми народами степи – ногайцами, татарами и калмыками. Бунты вспыхивали даже в таких далеких от границы крепостях, как Тамбов; Булавин захватил Черкасск, был избран атаманом Войска Донского и привлек на свою сторону часть запорожцев. После того, как один отряд, посланный на подавление булавинцев, был разгромлен, а возглавлявший его полковник Ю. В. Долгоруков убит, Петр отправил на юг одного из своих лучших военачальников и ближайших соратников, князя В. В. Долгорукова. В самый разгар войны со шведами, летом 1708 года, Петру пришлось перебросить с фронта на Дон армию численностью 32 тысячи человек. Вскоре после этого Булавин стал жертвой заговора со стороны своих же казаков и был убит [Hughes 2002: 475–478; Подъяпольская 1962]268.
Такое брожение в южных областях Русского государства с 1705 по 1707 год стало косвенным итогом усиления социального и фискального гнета, вызванного войной со Швецией. Также у этого недовольства были прямые военные причины и следствия. Все эти территории были освоены сравнительно недавно, и почти все новые поселенцы принадлежали к служилым сословиям. Это были беспокойные и лишенные корней люди, наибольшим социальным весом среди которых обладали мелкопоместные дворяне, не сумевшие достичь более высокого положения в Центральной России. Важно отметить, что в конце XVII века царское правительство не только привлекало жителей южного и юго-восточного пограничья к участию в военных кампаниях, но и использовало их как местное ополчение во время набегов из степи. Еще одной линией этой довольно-таки надежной и эффективной обороны против набегов были жившие по ту сторону границы вольные казаки и другие иррегулярные союзники Москвы. Поскольку все эти люди приносили Русскому государству ощутимую пользу, необходимые изменения их социально-экономического и военного статуса со стороны царского правительства были весьма осмотрительными. Однако Петр с 1698 по 1709 год всеми силами пытался создать регулярную унифицированную армию, главной задачей которой была бы война со Швецией. Также он внимательно следил за турками и держал в уме возможное противостояние с Османской империей, но в первой половине своего царствования не слишком интересовался положением дел в самой степи. В начале XVIII века Русское государство не посылало на юг новых полков для защиты границы от степных набегов. Напротив, все новые рекруты теперь призывались в устроенные по единому образцу полки и вынуждены были выполнять самые разные задачи: возводить верфи и строить корабли, проходить гарнизонную службу и сражаться в военных кампаниях. Царское правительство перестало воспринимать население южного пограничья как важных защитников от степных набегов; соответственно, усилилось и административное угнетение жителей этих областей269. Однако эта проблема носила не только социополитический, но и военный характер. Степные набеги участились, население пограничья пришло в волнение, и Петру в самый разгар войны со Швецией приходилось выделять из действующей армии крупные силы для подавления этих восстаний.
Противостояние
В конце 1706 года дела приняли неблагоприятный для Петра оборот: курфюрст Саксонии Август II был вынужден подписать с Карлом XII Альтранштедтский мир и отречься от польского престола в пользу Станислава Лещинского. В 1707 году шведская армия покинула Саксонию и двинулась маршем на восток через Речь Посполитую в сторону русской границы. Петр был встревожен таким развитием событий, но было бы ошибкой объяснять это его беспокойство только лишь неуверенностью в том, что русская армия способна одержать победу над столь грозным противником. В 1706 году Петр готов был даже вернуть Карлу XII все захваченные у шведов балтийские провинции, если бы тот согласился оставить русскому царю Санкт-Петербург. Однако у этих опасений Петра были куда более серьезные причины политического и военного характера.
Во-первых, стремление избежать генерального сражения было свойственно не только Петру. Во всей Европе (да и в других частях света) содержание армий во время военной кампании требовало от воюющих сторон колоссальных расходов и административных усилий и было связано с большими политическими рисками270. В случае сокрушительного поражения государству, и так уже истощенному войной, нужно было каким-то образом вновь изыскать продовольствие, порох, амуницию, пушки и, что важнее всего, опытных и обученных солдат для продолжения военных действий. Если говорить о России, то ее лучшие полки проходили боевую подготовку непосредственно на поле боя. В случае разгрома действующей армии царскому правительству попросту некем было бы заменить этих людей. Создание армии, имевшейся в распоряжении Петра в 1706 году, привело к невиданному ранее усилению административного и экономического гнета, вызвав массовое народное недовольство и спровоцировав открытое восстание. При этом Петр поставил на кон в этой войне весь свой политический капитал. Поэтому его нежелание вступать в решающую битву со шведами, не имея на своей стороне явного преимущества, было вполне понятным.
Однако это вовсе не означает, что русская армия 1706–1707 годов была чем-то плоха. В ней было достаточно полков, прошедших проверку боем: многие офицеры и солдаты имели за спиной опыт нескольких военных кампаний. Обучение новобранцев было более основательным, чем десять лет назад, и все большее число таких рекрутов переходили на постоянную службу. Улучшилась боевая подготовка солдат: она стала систематической, и офицеры использовали одни и те же пособия и инструкции (хотя полностью стандартизированы эти инструкции были уже после 1709 года) [Епифанов, Комаров 1987: 197–200; Бескровный 1958: 129–130]. В новосформированные полки добавляли обученных и закаленных боями солдат – это помогало новобранцам быстрее проникнуться боевым духом и привыкнуть к воинской дисциплине [Stevens 2002: 161]271. Советские историки особо отмечали тот факт, что русская армия нередко отходила от