нищету и ворох ежедневных изматывающих забот, тёплые чувства окрепли, но строились они не на любви, а взаимном уважении.
В обеих жизнях он любил лишь своих настоящих родителей — матушку Лихуа, которая так не чаяла в нём души, что потакала любым капризам, и отца Гуанга — с виду сурового и властного, но готового ради счастья сына, как он это счастье понимал, впустить в дом настоящего демона и обречь на уничтожение весь род. Сейчас, с течением лет, Хань всё понял и простил это предательство. У родителей просто-напросто не было ни малейших шансов противостоять демоническому колдовству учителя и его техникам воздействия на разум.
Но, несмотря на отсутствие сыновней любви, мама Широнг тоже стала теперь не чужой. Так что с помощью зрения и восприятия ци Фенг наблюдал за родами прямо с улицы, не пуская ситуацию на самотёк.
Поначалу всё шло неплохо. Ци мамы, лежащей внутри дома, сияла ярким и здоровым светом, сливаясь с ещё одним слабым и теряющимся источником жизни в её животе. Рядом с ней мерцал тусклый огонь, явно принадлежащий повитухе. Когда начались пульсации ци, обозначавшие потуги, Фенг увидел, как ци повитухи склонилась над мамой, как от низа маминого живота отделяется тёплый сильный комок. Но потом что-то произошло, и комок стал угасать.
— В дом! — решительно сказал Фенг, направляясь к дверям.
— Но ведь почтенная Цзишань… — начал Ван.
— Сколь бы почтенной она ни была, убить свою маму и её ребёнка я не позволю, — отрезал Фенг.
Он чувствовал, что дверь задвинута на засов, но это не имело значения. Всплеск ци из приложенной напротив засова ладони — и дверь распахнулась, а остатки толстого деревянного бруса осыпались на пол.
Фенг решительно зашёл в родительскую комнату, а за ним ввалились родственники и староста.
— Вы чего припёрлись? — завопила повитуха. — Сейчас важный момент, а вы мешаете!
Фенг окинул взглядом окружающую обстановку. Несмотря на вид обнажённого женского тела, открывшаяся картина не несла ни капли возбуждения. Он прекрасно помнил свиток, тот самый, с помощью которого негодяй-учитель унизил его перед Мэй. И понимал, насколько быстро эта скверная ситуация может стать безнадёжной.
Ребёнок уродился крупным и сильным, вот только положение, в котором он пытался явиться на свет, оказалось совершенно неподходящим. В свитке имелось множество способов решить проблему, но глупая бабка сделала всё только хуже — и теперь внутренним зрением Фенг видел, что обвившаяся об шею ребёнка пуповина вот-вот лишит того жизни. Его удивило, что повитуха не использовала ни золу, ни особую глину, ни отвары трав, чтобы очистить руки. А ведь о важности чистоты в свитке повторялось целых полдюжины раз!
— Убирайтесь! — продолжала верещать Цзишань. — Из-за вас ребёнок может умереть!
— Он умрёт только из-за тебя, — отрезал Фенг. — Уйди, роды приму я!
— Сопляк! Я четыре дюжины лет этим занимаюсь! Что ты вообще можешь понимать?
Фенг открыл рот, чтобы резко ответить, а если нужно — отвесить бабке пинка, но послышался негромкий голос мамы.
— Он из города! — сказала она.
— Из города? — раскрыла рот повитуха и осмотрелась по сторонам.
Дружные кивки отца, братьев, сестёр и старосты, набившихся в дверях, подтвердили, что да, Фенг действительно из города. Так что, отодвинув Цзишань в сторону, Фенг подступил к маме.
Руки, как предписывал свиток, вымыть было нечем. Даже тёплая вода в деревянной бадье была мутной. Что же, у него имелась ци, и этого было достаточно.
Фенг вскинул руки в воздух, и по ним прокатилась лёгкая огненная волна, столь быстрая, что лишь уничтожила невидимых демонов и опалила волоски на тыльной стороне ладоней.
Он зажмурился, чтобы зрелище мамы его не отвлекало от ощущений жизни, и засунул руку внутрь, обхватывая плод своей ци. Фенг бы охотно рассек пуповину и уничтожил ее, как засов на входной двери, но тогда будущий ребенок задохнулся бы прямо на границе новой жизни, об этом прямо говорилось в свитке. Поэтому Фенг использовал ци, чтобы охватить плод и начать поворачивать его в нужную позицию, попутно сдвигая пуповину, чтобы не мешала. Мысленно он неохотно признал, что был несправедлив к повитухе. Плод действительно находился очень неудачно, вытянуть его даже с помощью ци, не навредив матери и не убив ребёнка, не получалось.
И тогда он прибегнул к ещё одному способу, описанному в свитке как самый опасный и сложный. Он приложил палец маме к животу и, тщательно дозируя силу и глубину ци, провёл по нему, от одного бока к другому, создавая широкий разрез. Плоть разошлась легко, словно ветхая ткань под лезвием кинжала, и Фенг провел еще один разрез, уже внутри утробы, дабы добраться непосредственно до плода.
Затем Фенг пустил ци, останавливая кровотечение, засунул руки в зияющую рану и достал ребёнка, не сдерживаемого больше плотью матери, и, наконец, отрезал пуповину. Он знал, что ребёнка следует шлёпнуть, дабы тот вдохнул и закричал, но у него имелись способы намного надёжней. Очередной импульс ци — и изо рта ребёнка выскочил комок слизи и жидкости, словно демонстрируя, что даже выйди младенец, как положено, из утробы, все равно возникли бы проблемы.
С запозданием, словно не веря, что всё осталось позади, ребёнок заорал. Фенг подхватил отрез чистого полотна, завернул в него ребёнка и сунул в руки ошалевшему отцу. Затем вновь склонился над матерью, свёл поочередно края ран, проводя каждый раз по разрезам ладонью, словно стирая рисунок на мокром речном песке. Подчиняясь воздействию сердечной ци, раны закрылись, словно их тут никогда и не было.
Отец, получив от Фенга пинок по щиколотке, кивнул и вручил ребёнка матери. Та счастливо прижала его к груди.
— Поздравляю, у нас мальчик! — запоздало и невпопад выпалил Фенг, на которого только сейчас навалилось осознание происшедшего.
В доме воцарилась внезапная тишина, нарушаемая только чмоканьем ребёнка, уже присосавшегося к груди Зэнзэн.
Все уставились на Фенга, словно он являлся воплощением Двенадцати Богов.
— Мне надо попасть в город, — наконец нарушила молчание повитуха Цзишань.
☯☯☯
— Мир вокруг нас был создан дюжиной богов, и каждый из них произвел столько же актов божественного творения. Каждый из богов сотворил по зверю, птице, человеку, по части земли, воды и небес, и таким образом появились двенадцать первых людей и дюжина божественных зверей, и потому число это священно, — бормотал старенький, наполовину слепой жрец. — В двенадцать раз священнее остальных.
Фенг, стоявший среди других своих сверстников, нетерпеливо постукивал ногой. Он снова обернулся, словно странствующий торговец должен был появиться точно в момент начала церемонии. Глупость, конечно, ведь измерению времени в крестьянской жизни придавали очень мало значения. Тут не