для его амбиций, для силы, таящейся у него внутри. Словно мелкая тёплая лужа, которая хороша для икринки, но смехотворна даже для головастика.
Провести здесь всю жизнь, пусть даже став первым парнем на деревне? Быть самым главным и важным, следующим старостой, сменив на посту дядюшку Вана? Жениться на крестьянке покрасивей и завести целый выводок детишек? Фенг содрогнулся. Нет, принятое ранее решение было единственно верным. Даже если не учитывать его цель отомстить учителю, даже если забыть обиды и побои, следовало уходить.
Это томление, терзающее его целый день, выплеснулось, сложившись в слова: «Лучше стать мельчайшей рыбёшкой в бескрайнем океане, чем оставаться самой большой рыбиной в мелком пруду». Но, конечно же, долго быть «мелкой рыбкой» он вовсе не собирался!
Хань вдруг ощутил зуд в пальцах, желание взять кисть и безупречно начерченными иероглифами написать эту цитату, идущую из глубин души, выстраданную трудом, потом, кровью и слезами. Что это? Тоска по прошлому? Или знак, что новая жизнь уже рядом?
— Подойдите ближе и очистите свои мысли! — провозгласил торжественно жрец, вскидывая руки.
Фенгу вдруг вспомнилась сцена из кристаллов, как ученики, вступая в секту, брили себе налысо головы, а затем им на кожу несмываемой краской наносили имена. Их новые имена, которые еще предстояло оправдать. Тех, кто не справлялся, лишали этих имен вместе с кожей с помощью раскалённого клейма.
☯☯☯
Холодная дрожащая рука коснулась его лба.
— Нарекаю тебя Ксинг Дуо! — провозгласил жрец.
«Ксинг» было прекрасным, могущественным именем, состоящим из единственного иероглифа, которое, в зависимости от контекста и способа написания, могло символизировать развитие, рост и обновление. В нём содержался намёк как на прошлую жизнь, так и на будущее, в котором обладатель имени постоянно стремился к улучшению себя, увеличению силы и мудрости.
Несмотря на то что это имя он себе выбрал сам, чувство окончательности и бесповоротности сдавило сердце. Всё закончено, теперь, даже если Фенг узнает или вспомнит имя учителя, это не будет иметь ни малейшего значения. Ведь, назвавшись так, он превратится всего лишь в жалкого подражателя, пытающегося присвоить чужую славу. И оно никогда не сможет стать его именем ни в глазах богов, ни духов, ни Императора.
Хань, теперь уже Ксинг, поднялся, складывая перед собой руки. Староста уже заносил его новое взрослое имя в свиток, которому предстояло отправиться в город частью доклада о делах во вверенной ему деревеньке. Ксинг ощутил в ци старосты опасение и краем глаза поймал его недовольный взгляд. Тот никак не мог поверить, что новоиспеченный Ксинг не останется в деревне, полный коварных замыслов занять место главы Дуоцзя.
Если бы Ксингу захотелось, то провернул бы он это запросто. В руках у него хватало силы, в глазах жителей деревни он обладал непререкаемым авторитетом, а после победы над чудовищами его окружал ореол славы героя. Односельчанам даже не пришлось бы к чему-то привыкать, они давно уже слушались Фенга и подчинялись его приказам на каждой тренировке. Им осталось бы лишь свыкнуться с новым именем своего старого учителя и по совместительству нового главы.
Чтобы занять это место, старосту Вана можно было бы подсидеть. Существовала дюжина дюжин неприятностей, которые Ксинг смог бы запросто устроить в окрестностях, чтобы сообщить о них властям, рассказав, как плохо справляется текущий глава деревни. Даже не требовалось это делать через торговца, обещать тому долю в прибылях или какие-то дополнительные торговые привилегии. Достаточно одного лишь письма в городскую канцелярию — ведь в отличие от обычных анонимных склок это письмо было бы написано образованным человеком, что любой чиновник запросто бы понял по каллиграфическому почерку.
И вот буквально несколько малых циклов или даже месяцев — и нет старосты. Ну а кто лучше всего годится на роль нового?
Фенга, то есть теперь Ксинга, крестьяне с радостью выбрали бы в любой момент. Но кандидатуру двенадцатилетнего подростка во главе деревни не поняли бы уже чиновники. Так что, скорее всего, номинальным главой стал бы либо папа Широнг, либо один из братьев. Но приказы, конечно же отдавал бы сам Ксинг, первое время скрытно, а потом, через несколько лет, — в открытую, став к тому времени официальным главой.
Интрига нехитрая, но надёжная в своей простоте. Безотказная, но совершенно бессмысленная. Зачем? Чего так можно добиться? Ведь тогда маленький головастик не поплывёт вверх по течению быстрой реки, становясь по пути сначала мальком, рыбёшкой а затем и карпом. Он останется плавать в своём затхлом болоте, вырастет и раздобреет, превратившись в самую большую, сильную и жирную, но лягушку. Такое могло привлечь старого Фенга, но никак не Ханя Нао или Ксинга Дуо.
— Какое прекрасное имя — Ксинг, — прозвучало рядом, — такое сильное и мужественное.
Его рука ощутила прижавшуюся тёплую мягкую упругость. Он давно знал, чья это ци, а голову повернул только по привычке. Пей-Жи, одна из тех девчонок, что строили ему глазки во время церемонии, взяла инициативу в свои изящные женские руки. Изо всех остальных она оказалась самой решительной, это вызвало шепотки других кандидаток и явную готовность задать «выскочке» хорошую взбучку.
— А у меня в доме покосилась лежанка, — перешла Пей-Жи в прямую атаку. — Очень нужны сильные мужские руки, чтобы ее починить.
— Так это тебе мастер Йи нужен, — сделав максимально простодушное лицо, ответил Хань. — Он самый сильный в деревне!
Айминь не просто имела на кузнеца виды, но и полностью добилась своего. Сейчас в их отношениях царил этап, когда она гордо отвергает его настойчивые ухаживания, с каждым разом постепенно «уступая», чтобы тот видел, что находится на правильном пути. В «Стратегиях несокрушимого дракона» эта тактика называлась «разрушать стену в своей же крепости» и являлось одним из множества дюжин способов нанести врагу сокрушительное поражение, загнав его в ловушку. И то, что сестра дошла до такого сама, неважно, умом или голой интуицией, вызывало немалое уважение.
Чтобы пресечь возможное вторжение на её территорию, она одарила испепеляющим взором сначала Пей-Жи, а потом и Ксинга. При этом позой и повадками сестра так напомнила всем маму Зэнзэн, что вокруг раздались сдавленные смешки.
Ксинг повернулся, выскользнув из хватки Пей-Жи. Он оглянулся по сторонам, увидел, как радуются сверстники, получившие имя, как им вторят старшие, отправившие наконец отпрысков во взрослую жизнь. Как все уже тащат чурбаки и бамбуковые жерди, чтобы побыстрее собрать столы и лавки и начать праздник в своём традиционном крестьянском стиле. Ксинг мог их понять: до того, как он начал свои рассказы, подобные праздники являлись единственным просветом в однообразной работе от рассвета до заката, возможностью поесть, выпить кислого фруктового