стало смешно и легко. Смог! Добился! Сделал это сам! Пусть девки, раньше воротившие нос от Ханя, являлись аристократками, а вздыхали по Ксингу и строили ему глазки лишь крестьянки из деревни «на краю неба, в углу океана», он всё равно сделал огромный шаг вперёд.
Огромный шаг для Ханя Нао или приёмыша Фенга, но, увы, только первый из дюжины дюжин дюжин шагов, которые предстоит сделать Ксингу Дуо, чтобы бы сравняться хотя со слабейшим героем из кристалла, не говоря уже об учителе.
— Я хотел выковать тебе оружие, — добавил Йи, и его опущенная рука словно невзначай коснулась руки Айминь. — Но ты сам отказался.
— Нет, мастер, вы были правы, — ответил Ксинг, — парню моего возраста настоящее оружие принесёт больше проблем, чем решит. К тому же…
— К тому же у тебя есть ци, — усмехнулся кузнец в бороду, повторяя любимую присказку Фенга, — и этого достаточно.
Ксинг весело рассмеялся. Ци есть во всем живом, как когда-то говорил негодяй-учитель. Теперь Ксинг, проливший океаны пота, а иногда и крови, признавал его правоту, так как многократно убедился в ней на практике. Но само существование ци ничего не значило без кропотливого ежедневного труда сродни крестьянскому, когда крестьянин ухаживал, удобрял, поливал и защищал от вредителей слабый древесный саженец. Ведь иначе тот навсегда остался бы жалким тщедушным ростком, засохнув, так и не превратившись в раскидистое дерево, дающее, тень, приют и вкусные сочные плоды. Ци — это путь не для крестьян. Ксинг прекрасно понимал, что сколько бы ни приложил он усилий, стоит ему уйти, отложив бамбуковую палку, как всё угаснет и захиреет, вернувшись к исконным, вековечным порядкам.
Впрочем, Ксинг сделал, что был должен, а превращать деревню в могучую Секту Тысячи Пиков он никогда и не собирался. Главное, что обучение других способствовало его собственному развитию, которое не только находилось далеко от завершения, но и вообще едва началось.
— Ты всё же береги себя, — добавила Айминь, запнувшись, словно наткнулась на острую косточку в съеденной рыбе, — Ксинг.
— Конечно, я как-то привык к себе целому, — усмехнулся Ксинг в ответ.
Он подошёл к старосте, чтобы раскланяться с ним и попрощаться.
— Моё имя в Империи большого веса не имеет, но, возможно, тебе это пригодится.
Ван протянул Ксингу свиток, тот его развернул. Это оказалась подорожная, писаная кривыми неаккуратными иероглифами, а внизу, придавая свитку статус всамделишного документа, стояла настоящая красная печать. Имя «Ксинг Дуо» было вписано совсем недавно, чернила не успели даже толком высохнуть.
Ксинг открыл крышку корзины и вытянул лежащую сверху толстую пачку исписанных мелким почерком листов рисовой бумаги, прошитой по краю нарядным красным шнуром, который когда-то пришлось купить у торговца, отдав неприятно большое количество монеток. Над надписью на первой странице ему пришлось хорошенько поразмыслить: подписываться как Хань Нао было неуместно, а новое имя хоть и было заранее известно, но случиться могло что угодно: жрец мог передумать, услышав шёпот богов после кувшинчика рисового вина, что-то напутать от старости или вообще отправиться на перерождение. Поэтому в самом верху размашистыми, стремительными и острыми, словно удары клинка, штрихами было написано короткое имя, состоящего из одного-единственного иероглифа: «Фенг». Он не стал расписывать свои регалии и заслуги, чтобы придать себе веса, как авторы известных ему трактатов. Во-первых, перед кем ему тут бахвалиться? Перед крестьянами? Они всё знают и так. Во-вторых, рассказы о любых заслугах рядом с детским именем смотрелись бы глупо и нелепо. Поэтому большую часть обложки занимала скромная надпись: «Простые тренировки для каждого и на каждый день».
Он немного стыдился своего творения — учитель не научил его ни одной секретной технике, да и прочитанные свитки большей частью касались не ци, а различных бытовых вещей. Поэтому он всего лишь изложил самые основы пробуждения и культивации внутренней энергии, а остальное заполнил полной отсебятиной, перемежаемой высказываниями Ханя Нао из прошлой жизни и состоявшей в остальном из открытий и озарений сопляка в отдалённой деревне, делающего лишь первые шаги по дороге к величию. Он бы вообще продал эту книгу торговцу, вот только, в отличие от использованной бумаги, теперь она почти ничего не стоила. Ведь изначально бумага являлась чистой, и её можно было бы пустить на что-то полезное!
Впрочем, ни Фенг тогда, ни Ксинг сейчас ни о чём не жалели. Ведь ту радость, которую доставил сам факт письма, невозможно было купить ни за какие деньги. Так что он оставлял рукопись с лёгким сердцем — в деревне, где читать могут от силы два человека, его поделку никто не увидит, а если и увидит — никому не расскажет. Это потом, в будущем, когда он станет могучим воином, напишет настоящую книгу, полную мощных секретных техник и особых методов культивации ци. Цитаты же займут достойное место в шёлковых свитках, а не будут ютиться рядом с детскими глупостями на жёлтоватых грубых листиках!
Староста почтительно принял в руки это подобие книжки и робко спросил:
— Э-э-э, значит, это, прямо-таки на каждый день?
— Конечно! Как мы обычно и занимались, — кивнул Ксинг.
— Так никто, это, читать не умеет! — возразил староста.
— Вы, уважаемый Ван, умеете, — не понял проблемы Ксинг. — А там научится ещё кто-нибудь.
— Хорошо, я постараюсь их обучить, — мелко закивал Ван.
Ксинг не понял, чего тот так разволновался, да и ему-то для чего кого-то там обучать? Но, видимо, прощание подзатянулось, и старосте не терпелось, чтобы Ксинг уже ушёл.
— Если не захотят учиться, — расхохотался Ксинг. — Скажите, что я вернусь с новой, более длинной бамбуковой палкой.
— Скажу, — робко улыбнулся староста в ответ.
Спрятав подорожную и вновь накинув корзину на плечи, Ксинг раскланялся с родителями и старостой, помахал рукой односельчанам и зашагал прочь, взглядом останавливая пытавшихся подойти девиц. Ощутив давление ци, ни одна из них так и не решилась разодрать на себе одежды, закричать, что ждет от него ребенка или что готова выйти за него замуж. Многие раскрывали рты, но стоило Ксингу повернуть голову, как замолкали, словно стая пичуг, замерших под взглядом змеи.
— Ци — великая сила, — пробормотал Ксинг под нос в адрес воображаемого учителя. — И я раскрою такие её секреты, о которых ты, мерзавец, даже и не мечтал!
А пока что он будет действовать очень осторожно. Не следовало забывать, что он все ещё малек, если вообще не головастик. А там, за пределами родного крестьянского пруда, его могли ждать опасные зубастые рыбы, способные сожрать не то что карпа, но даже целую акулу.
— Карп, который стал драконом, перепрыгнув через драконьи врата, — криво усмехнулся Ксинг, выходя через врата