- Чего ржете? Надо понимать, сумели наконец наиграться друг с дружкой? - хриплым, срывающимся голосом крикнула им Детта. - А трахаться когда начнете? Вот чего мне охота поглядеть! Ваш потрах!
Эдди убил омара.
Детта, как и раньше, есть отказалась. Демонстративно съев пол-куска у нее на глазах, вторую половину Эдди протянул ей.
- Не-е! - сказала она. Глаза у нее зажглись, в них заплясали искры. ХРЕН-ТО! Ты натолкал отравы в другой конец. Который силишься впарить мне.
Без лишних слов Эдди взял остаток мяса, положил в рот, прожевал и проглотил.
- Ничего не значит, - угрюмо сказала Детта. - Отцепись, сволочь белопузая.
Эдди отцепляться не собирался.
Он принес ей другой кусок.
- Разорви пополам сама. Отдашь мне любую половину. Я ее съем, потом ты съешь остальное.
- Меня на ваши штучки не подловишь, мистер Беложопый. Раз я сказала отзынь, стало быть, я это и имела в виду. Отзынь.
Ночью Детта молчала... но наутро все еще была тут как тут.
За день они прошли всего две мили, хотя Детта не старалась опрокинуть кресло. Быть может, подумал Эдди, она становится слишком слаба для попыток саботажа. Или же поняла, что в них, собственно, нет необходимости. Сходились воедино три роковых фактора: усталость Эдди, ухудшающееся состояние Роланда и наконец начавшиеся после бесконечных дней однообразия изменения пейзажа.
Песчаные западенки теперь попадались реже, но это было слабое утешение. Земля пошла комковатая, все больше напоминавшая убогое неудобье и все меньше - песок (местами росли пучки бурьяна; при взгляде на них возникало такое чувство, будто им стыдно, что они здесь). Из этого странного сочетания песка с землей выступало великое множество крупных камней, и Эдди обнаружил, что лавирует, объезжая их, так же, как раньше лавировал с креслом Владычицы среди песчаных ловушек. Он понимал: довольно скоро прибрежного песка не останется вовсе. Медленно, но верно приближались холмы, бурые и унылые. Между холмами вились лощины. Эдди чудилось, будто это зарубки, оставленные тупым топором некоего неуклюжего великана. Вечером, уже засыпая, он услышал наверху, в одном из таких ущелий, нечто, схожее с пронзительным визгом очень крупной кошки.
Полоса прибрежного песка казалась бесконечной, но юноша постепенно начинал сознавать: предел у нее все-таки есть. Эти разрушенные дождями и ветрами холмы намеревались где-то впереди попросту вытеснить ее, свести на нет, строем прошагать к морю и войти в него - быть может, чтобы стать сперва своего рода мысом или полуостровом, а затем цепочкой островов архипелага.
Это тревожило его, но состояние Роланда тревожило его больше.
Теперь стрелок не столько сгорал в лихорадке, сколько словно бы таял, исчезал, становился прозрачным.
Опять появились багровые полосы, безжалостно поднимавшиеся по внутренней стороне правого предплечья к локтю.
Последние два дня Эдди непрерывно смотрел вперед, щурясь в надежде разглядеть вдали дверь - ту самую волшебную дверь. Последние два дня он ждал возвращения Одетты.
Ни дверь, ни Одетта не появлялись.
Вечером - Эдди уже засыпал - его посетили две страшных мысли (так иногда за явным смыслом анекдота кроется второй, тайный):
Что, если никакой двери нет?
Что, если Одетта Холмс мертва?
- Проснись и пой, козел драный! - Надтреснутый, визгливый голос Детты вырвал Эдди из небытия. - Кажись, теперь остались только ты да я да мы с тобой, ягодка. Сдается мне, дружок твой, наконец, приказал долго жить. Небось, уж черта в пекле в жопу дерет.
Эдди посмотрел на Роланда, калачиком свернувшегося под одеялом, и на один ужасный миг подумал, что стерва права. Потом стрелок пошевелился, издал сиплый стон и, шаря по земле руками, принял сидячее положение.
- Е-мое, вы гляньте! - Детта так много визжала и вопила, что теперь голос у нее временами почти полностью пропадал, превращаясь в неясный шепот сродни посвисту зимнего ветра под дверями. - А я думала, начальник, ты дал дуба!
Роланд медленно поднимался с земли. Эдди опять показалось, будто стрелок цепляется за перекладины невидимой лесенки, и он ощутил злую жалость - знакомое, рождавшее странную ностальгию чувство. Секундой позже он понял: так бывало, когда они с Генри смотрели по телевизору бокс, и один боксер ранил другого - ранил страшно, жестоко, еще и еще. Толпа вопила, требуя крови, вопил, требуя крови, Генри, но Эдди, сидя перед телевизором, только посылал мысленные волны судье: "Прекрати это, мужик, что ты, ослеп на хуй, что ли? Он там у тебя кончается! КОНЧАЕТСЯ! Прекращай бой, мать твою еби!"
Прекратить этот бой не было никакой возможности.
Роланд поглядел на нее загнанными, лихорадочно блестевшими глазами.
- Так думали многие, Детта. - Он посмотрел на Эдди. - Ты готов?
- Похоже, так. А ты?
- Да.
- Ты в силах?
- Да.
Они двинулись дальше.
Около десяти часов Детта принялась тереть виски.
- Стойте, - сказала она. - Меня мутит. Кажись, щас вывернет.
- Наверное, виноват вчерашний плотный ужин, - отозвался Эдди, не останавливаясь. - Не надо было тебе есть десерт. Я же говорил, пирог с шоколадной глазурью - пища тяжелая.
- Меня щас вывернет! Я...
- Эдди, стой! - велел стрелок.
Эдди остановился.
Женщина в кресле вдруг судорожно задергалась, словно сквозь нее пропустили ток. Широко раскрывшиеся глаза свирепо засверкали неведомо на что. Она закричала:
- Я РАСКОКАЛА ТВОЮ ТАРЕЛКУ, СИНЬКА, СТАРУШЕНЦИЯ ТЫ ВОНЮЧАЯ! РАСКОКАЛА, БЛЯДЬ, И РАДА, ЧТО...
Внезапно она перегнулась вперед и, если бы не веревки, выпала бы из кресла.
"Господи Иисусе, умерла! С ней случился удар, она умерла", - подумал Эдди. Он двинулся в обход кресла, памятуя о том, какой коварной и гораздой на всякие штуки может быть эта женщина, и остановился - так же внезапно, как пошел. Он посмотрел на Роланда. В ту же секунду посмотрел на него и Роланд. Его взгляд был совершенно непроницаем и ничего не выдавал.
Потом женщина застонала. Открыла глаза.
Ее глаза.
Глаза Одетты.
- Боже милостивый, я опять упала в обморок, да? - сказала она. - Ради Бога извините, что вам пришлось меня привязать. Дурацкие ноги! Наверное, я могла бы сесть чуть повыше, если бы вы...
Тут уж подкосились ноги у Роланда, и он без чувств медленно опустился на землю примерно тридцатью милями южнее того места, где оканчивалось Западное Взморье.
5. ПЕРЕТАСОВКА
Эдди Дийну уже не казалось, что они с Владычицей плетутся по последним ярдам прибрежной полосы. В его представлении они даже не шли. Они словно бы летели.
Одетта Холмс по-прежнему явно не питала к Роланду ни доверия, ни симпатии. Однако отчаянное положение стрелка нашло в ней и понимание, и отклик. Теперь Эдди казалось, что вместо мертвой глыбы резины и металла, к которой по чистой случайности приторочено человеческое тело, он толкает едва ли не планер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});