следующее утро услышали объявление об этом по Всемирной службе Би-би-си. Одним из результатов начала воздушной бомбардировки Ирака стало то, что в то утро обратно вернулся только один из наших самолетов C-130. Его летчики рассказали, что во время обратного полета из Аль-Джуфа всем трем самолетам было приказано приземлиться в Дахране из-за большого количества самолетов союзников в небе. Он отказался выполнить это распоряжение и продолжил путь на базу «Виктор», но два других транспортника C-130 находились в Дахране, ожидая разрешения на вылет.
Они прибыли обратно тем же днем, были немедленно дозаправлены, загружены и со сменным экипажем быстро отправились обратно в Аль-Джуф. К полуночи 17-го числа союзники совершили 2107 вылетов, а САС перебросила четверть своих сил на линию фронта. Тем не менее, казалось, что воздушная кампания уже идет так, как ее задумывал генерал Шварцкопф. Так кому нужны были теперь силы специального назначения?
База Аль-Джуф, как и «Виктор», была совершенно новым аэродромом, который никогда не использовался, хотя и предназначался для гражданского использования. По своим размерам он был примерно как аэропорт Лутон[88], и имел взлетно-посадочную полосу достаточной длины, чтобы принимать реактивные самолеты. По мере прибытия каждой группы САС мобильные боевые патрули разгружали свои машины и выдвигались прямо к точке к югу от исходного рубежа, которая находилась примерно в ста милях к северо-западу от Аль-Джуфа. Там они должны были сосредоточиться и ждать, пока не будет отдан приказ пересечь границу с Ираком.
Все остальные — связисты, разведчики и другие сотрудники штаба, личный состав полковых служб, квартирмейстер со своими кладовщиками, персонал службы материально-технического и тылового обеспечения и вспомогательный личный состав 7-й эскадрильи Королевских ВВС, который находился там для обслуживания вертолетов «Чинук», всего около ста человек, — остались в Аль-Джуфе, где мы расположились в палатках вокруг здания терминала аэропорта. Большинство наших административных помещений должны были находиться прямо в зале получения багажа внутри терминала, а ряд столов располагались на ленте багажного конвейера, но когда мы прибыли, все это еще только организовывалось. Мы с командиром полка перебрались в Аль-Джуф 18-го января.
Весь полк теперь сидел на пайках. Свежей пищи не было, только полевые пайки, которые можно было сварить прямо в пакете. Вы просто клали фольгированный пакет в банку с водой и кипятили его, после чего использовали воду для приготовления чая. Пайки позволяли удовлетворить базовые потребности, но не более того. Однако у военнослужащих Королевских ВВС, расположившихся лагерем по соседству с нами, была нормальная столовая и нормальная еда. Кто-то из власть предержащих Военно-воздушных сил постановил, что от летчиков можно ожидать выполнения ими своей работы только в том случае, если у них есть достойные повара, готовящие достойную еду.
В кои-то веки мы с командиром были всецело «за» подобный фаворитизм младших служащих, потому что мы пробирались в их столовую, не говоря ни слова никому из наших ребят, и наслаждались первоклассным завтраком из яиц и бекона с тостами и маслом. В авиации нас терпели, но клялись хранить тайну: «Мы не можем больше принять никого из вас, бедных, полуголодных персонажей», — говорили нам, и нас это устраивало. Мы возвращались в свое расположение, делая вид, что только что съели свою пайку, сваренную в пакете. Быть начальником имело свои преимущества, так что в тезисе о том, что нет смысла иметь власть, если иногда ею не злоупотреблять, возможно, и есть доля истины. Но по правде говоря, среди остальной части полка, за исключением нескольких постоянных нытиков, которые стонали бы от любой еды, на пищевые рационы не было никаких жалоб. Своему назначению они соответствовали.
А вот холод — это совсем другое дело, которое в момент, когда мы начнем действовать в Ираке, должно было привести к серьезным последствиям. Все жаловались на то, что в целом называлось полной неумелостью наших синоптиков и офицеров разведки. Ночью становилось очень холодно. Некоторые люди надевали свои пустынную камуфляжную форму, поверх которых натягивали костюмы для защиты от ОМП, а поверх них еще и куртку. Угольный цвет подкладки костюмов переносился на камуфляжную одежду и делал ее темной, но сами костюмы были ветрозащитными и, что было важно, согревали.
К счастью, это было единственное, для чего понадобились защитные костюмы от ОМП, поскольку Саддам никогда не применял против нас нервно-паралитических газов или других отравляющих веществ. Однако на то время это была очень реальная опасность. Помимо костюмов, у нас были противогазы, заранее подготовленные шприц-тюбики с инъекциями, с помощью которых можно было сделать себе укол в случае атаки нервно-паралитическим отравляющим веществом, и специальные таблетки, которые хранились внутри контейнера противогаза. Одну из них полагалось принимать ежедневно в качестве защиты от отравляющих веществ и других химических ядов, но я никогда их не употреблял. Я и в лучшие времена не любил глотать таблетки, а этим штукам просто не доверял. Никто не мог, положа руку на сердце, сказать, что после приема таблеток не будет никаких побочных эффектов, и я просто не был готов рисковать.
И по сей день я задаюсь вопросом, связан ли этот «синдром войны в Персидском заливе», которым страдали многие военнослужащие, принимавшие участие в той войне, и который сменявшие друг друга правительства отрицали, с этими таблетками, или нет. Очень немногие военнослужащие Полка рисковали их принимать. Британская армия не сталкивалась с оружием массового поражения со времен Первой мировой войны, и большинство из нас решило, что риск от приема таблеток с их неизвестными побочными эффектами выше, чем риск попасть под химическую атаку.
В Аль-Джуфе мы гораздо больше беспокоились о том, как бы нас не разнесло в пух и прах одной из саддамовских ракет «Скад», о чем нас предупредили с момента нашего прибытия. Поскольку аэродром находился менее чем в 150 милях к югу от иракской границы, мы были в пределах досягаемости даже этих устаревших и неточных ракет, и было известно, что у Саддама их много. Должна была быть система раннего предупреждения, но советские ракеты, которые иракцы доработали, чтобы увеличить их дальность, были очень быстрыми, подлетное время составляло максимум несколько минут.
Первое предупреждение не оставило меня равнодушным. Это случилось на рассвете 20-го января. Я завтракал сэндвичем с жареным яйцом и безучастно наблюдал за тем, как в некотором отдалении командир эскадрона «B» инструктирует своих людей. Эскадрон прибыл тем же утром на последнем C-130 из базы «Виктор». Внезапно все они начали двигаться, хвататься за свое снаряжение и вообще бегать вокруг, как глупые цыплята. Я решил, что совещание, должно быть, закончилось, и что