Читать интересную книгу Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян? - Дмитрий Яшенин

Псевдогасконец склонился до пола, обмахнув перьями ботфорты, мысленно поблагодарив камердинера за то, что шляпа была снята заблаговременно. Перед ним стоял кардинал Ришелье, тайный властелин Франции, правая рука его величества короля Людовика XIII и оба полушария его головного мозга.

— Это лотарингские дрозды, шевалье, — произнес кардинал, подходя к д'Артаньяну, вернее, к стене, на которой висел щит, привлекший внимание разведчика.

Распрямив спину, д'Артаньян робко взглянул на кардинала. Он даже не понял, ответил ли Ришелье на его приветствие.

Кардинал же, не обращая на псевдогасконца внимания, смотрел на герб, украшенный пернатыми, и был увлечен, казалось, исключительно ими.

— Это лотарингские дрозды, шевалье, — повторил он снова, на тот, видимо, случай, если шевалье оказался глуховат и не расслышал с первых двух раз. — Древний герб династии Гизов. Вам известна история династии Гизов, шевалье? — Он обернулся наконец к д'Артаньяну.

Разведчик просто физически ощутил давление его острых, пронзительных глаз и опять, почти против воли, склонил голову:

— Разумеется, ваше высокопреосвященство.

Ришелье кивнул и снова повернулся к геральдическому щиту.

— Гизы — боковая ветвь Лотарингской династии, — задумчиво, словно обращаясь не к д'Артаньяну, а к кому-то третьему, незримо присутствовавшему в оружейной палате, произнес кардинал. — Считали себя прямыми потомками созидателя Французского королевства Карла Великого. Стремительно начали возвышаться с конца пятнадцатого века. Наибольшего расцвета достигли в середине прошлого столетия. При Франциске Первом Валуа занимали многие ключевые посты в королевстве, а при его сыне Генрихе Втором контролировали уже почти все сферы внешней и внутренней политики Франции.

Кардинал умолк.

Стоя сбоку, в шаге от него, д'Артаньян внимательно, но в то же время осторожно и ненавязчиво рассматривал фактического властителя Французского королевства. Теперь, глядя на Ришелье в профиль, он отметил легкую сутуловатость, являвшуюся, видимо, следствием многих часов, проведенных за письменным столом. Помимо этого д'Артаньян дополнил портрет первого министра высоким, интеллектуальным лбом, орлиным носом с едва заметной горбинкой и упрямым, волевым подбородком.

Молчание между тем затягивалось, акцентируя на себе атмосферу оружейной палаты и насыщая ее отсутствовавшим доселе напряжением. Впрочем, псевдогасконец в любом случае не решился бы нарушить это молчание, сколь бы напряженным оно ни было. Тут уж все находилось в руках Ришелье.

Кардинал помолчал еще немного, а потом продолжил, по-прежнему больше разговаривая с собой, нежели со своим гостем:

— После трагической смерти несчастного короля Генриха Второго… Кстати, шевалье, вы помните, как погиб Генрих Второй?

— Разумеется, ваше высокопреосвященство. — Д'Артаньян вновь поклонился и добавил, желая блеснуть познаниями в истории «родной» страны: — Этот злосчастный рыцарский турнир!

— Верно, юноша! Большое несчастье для Франции. — Кардинал благосклонно кивнул. — Еще больше усугубленное тем, что Гизы, воспользовавшись восшествием на престол несовершеннолетнего сына Генриха Второго — Франциска Второго, женатого на их племяннице Марии Стюарт, стали регентами и фактически узурпировали власть в стране, оставив в распоряжении юного монарха лишь его собственную жену да псарню с конюшней. Если бы не ранняя, преждевременная смерть Франциска, могла бы произойти полная узурпация власти, вплоть до смены августейшей фамилии. Только преждевременный уход из жизни Франциска Второго заставил Гизов немного отступить, передав регентство при новом монархе, Карле Девятом, ближайшим родственникам Валуа — Бурбонам. Но горький яд власти уже отравил кровь лотарингских принцев, алкавших ее теперь, как алкоголик алчет очередную бутылку. Вы помните, шевалье, чем прославился Франциск де Гиз?

— Его высочество вернул Франции порт Кале, в течение многих веков оккупированный англичанами, — ответил д'Артаньян. — Это случилось в тысяча пятьсот пятьдесят восьмом году от Рождества Христова, — прибавил он, довольный тем, как быстро и умело перевел дату с правильного, русского, летоисчисления на европейское.

— Отлично! — Ришелье одарил его еще одним кивком и спросил вдруг: — Ну и как вам Кале, сударь?

Разведчик смешался на мгновение, но, сообразив, что лобовой вопрос кардинала не оставляет ему пространства для маневра, пожал плечами и ответил:

— Прекрасно, ваше высокопреосвященство. Единственно только, система здравоохранения у них там немного хромает, а так вообще все нормально.

— Отлично! — повторился Ришелье, ничем не выдавая своего интереса к посещению д'Артаньяном порта Кале.

Словно и не было вовсе такового интереса.

— Сын Франциска де Гиза — Генрих де Гиз — вписал свое имя в историю государства французского не столь доблестным деянием, — продолжил он исторический экскурс (или, может быть, экзамен?). Увидев, что собеседник совсем уже было изготовился отвечать на очередной вопрос, кардинал улыбнулся и покачал головой: — Нет-нет, шевалье! Конечно же я не стану спрашивать, известно ли вам о Варфоломеевской ночи! Как человек в высшей степени образованный, уж этого-то у вас не отнимешь, вы просто-напросто сочтете подобный вопрос оскорблением! А оскорблять вас я хочу меньше всего. Такую трагедию невозможно забыть за полсотни лет. Вряд ли в истории какой-либо другой страны имеется столь же кровавая страница.

Оставшись с виду недвижимым словно Тауэр, д'Артаньян вместе с тем мысленно пожал плечами. Подумаешь, трагедия! Ну зарезали несколько тысяч человек в Париже да десяток-другой тысяч в провинции! Делов-то! Полистать бы его высокопреосвященству «Повесть временных лет» монаха Нестора да изучить некоторые странички русской истории! Быстро бы перестал горевать о Варфоломеевской ночи! И вообще, с какой это стати прелат католической церкви, известный своим суровым отношением к протестантам, вздыхает по убиенным гугенотам? Новый подвох? Очень может быть.

Разведчик собрался до предела, стараясь четко держать линию разговора и быть готовым к любому ее излому.

— Избиение гугенотов в ночь на двадцать четвертое августа тысяча пятьсот семьдесят второго года принесло герцогу Гизу популярность среди французов, и в особенности среди парижан, чем он не замедлил воспользоваться сразу же после смерти Карла Девятого и вступления на престол его брата Генриха Третьего, последнего монарха из династии Валуа. — Кардинал продолжал разматывать нить исторического повествования, пока что не обозначив, правда, его цели. — Он довольно грамотно рассчитал свои силы и даже сумел вынудить короля Генриха Третьего бежать из Парижа. Не учел он только одного… — Ришелье вдруг прервался и со значением посмотрел на д'Артаньяна. — Он не рассчитал того, что законным наследником престола Франции в это время был не он, а Генрих де Бурбон, король Наваррский, отец нашего нынешнего государя — Людовика Тринадцатого. Однако большая часть французов, в отличие от герцога, этого не забыла, в результате чего династия Гизов не просто в очередной раз оказалась далеко от престола Франции, но была повергнута в прах, лишившись своих лучших представителей, а также шансов вновь стать той грозной силой, какую она представляла в минувшее столетие. — Завершив свой монолог, кардинал резко развернулся к д'Артаньяну и заглянул разведчику в глаза. — Скажите, шевалье, какой вывод лично вы можете сделать из этой истории?

В очередной раз склонив голову перед непреодолимым напором его взора, псевдогасконец ответил:

— Ваше высокопреосвященство, мой вывод из этой истории таков: король есть помазанник Божий. И никто из простых смертных, сколь бы много он о себе ни возомнил, не имеет права идти против его воли. Ибо идти против воли короля — все равно что идти против воли Господа Бога!

Кардинал внимательно выслушал его и благосклонно кивнул:

— Шевалье, я все сильнее убеждаюсь в том, что вы человек умный и рассудительный. Печальная история дома Гизов, чья звезда вспыхнула весьма ярко, но закатилась очень быстро, иллюстрирует ту нехитрую истину, что во Франции, как и в любом другом государстве, недопустимо двоевластие. Только лишь абсолютная и безраздельная власть одного человека может предотвратить смуту и междоусобицу в королевстве. Только при таком порядке вещей государство может жить в мире и покое, двигаясь по пути процветания. Не так ли… господин д'Артаньян?

Ришелье впервые назвал его по имени, и разведчик, не ожидавший этого, немного опешил.

— Я ведь не ошибся? — Кардинал едва заметно усмехнулся. — Вы шевалье д'Артаньян, год назад прибывший в Париж из Гаскони и поступивший на службу в гвардейскую роту господина Дезессара?

— Ваше высокопреосвященство совершенно правы. — Псевдогасконец низко поклонился.