Дмитрий Яшенин
Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?
Посвящается Ольге Песковой, без ПК и дружеского участия которой эта книга едва ли смогла бы увидеть свет
Глава 1
МОЛОДОЙ ШЕВАЛЬЕ И СТАРЫЙ МАРКИЗ
Поздним утром 19 июля 7134 года через ворота Божанси в город Менг въехал молодой, бедно одетый дворянин. Он был похож… Ну представьте себе Арнольда Шварценеггера в восемнадцать лет: здоровенный, двухметровый детина с атлетическим, мускулистым торсом, кирпичной мордой лучшего человека во вселенной и фирменной улыбкой, накачанной в предчувствии грядущего блеска софитов.
Так вот, наш дворянин не имел с вышеозначенным Шварценеггером ничего общего, за исключением возраста. Подобно Арнольду, ему тоже было восемнадцать лет. Производя впечатление юноши весьма крепкого, он в то же время не был сверх меры перегружен бицепсами и порядком недотягивал до двух метров, хотя и коротышкой тоже не выглядел. Его лицо, обрамленное темно-русыми локонами, притягивало взгляд трогательным сочетанием тонких черт, изобличавших ум соответствующих габаритов, и нежного пушка как над верхней, так и под нижней губой. Увы, но конфигурация этих самых губ в данный момент также не блистала весельем. Ничего похожего на улыбку не было и в помине.
Складывалось впечатление, что молодой дворянин отягощен приблизительно следующей думой: «Ну вот, понимаешь, въезжаю я через южные ворота в город Менг, а что хорошего, спрашивается, может ожидать меня в городе с этаким вот названием? Да ничего хорошего не может ожидать меня в городе с этаким вот названием! Хоть через южные ворота в него въезжай, хоть через северные, а хоть через подкоп под городской стеной проползи! Либо кошель срезать решат, либо Прасковью увести надумают, а то и вовсе глотку перехватить возмечтают! В общем, как обычно. Что вообще хорошего может ожидать меня в этой стране?!»
Хотя… очень может быть, что мысли юного дворянина текли иным руслом. Тут уж наверняка ручаться нельзя.
Но как бы там ни было, приблизившись к городской страже, молодой человек, восседавший на старой кляче весьма оригинального колера, назвал свое имя и беспрепятственно оказался в городе. Под ненавязчивый аккомпанемент подков, цокающих по старинной брусчатке, юноша неспешно проследовал от ворот до Главной улицы и, усмотрев на сей улице гостиницу в высшей степени пристойного вида, спешился подле нее. Велев служке обиходить коня, он вошел в гостиницу и, сев за столик у окна, заказал германскую ветчину, половину жареной курочки и бутылку бургундского вина. Получив немедля добрый кусок ветчины вкупе с белой парижской булкой и отменным вином, молодой человек наполнил стакан и небрежным, барским жестом подозвал хозяина гостиницы.
Приблизившись к его столику, достопочтенный трактирщик склонился в идеально выверенном поклоне и выжидательно уставился на молодого дворянина. Того, судя по всему, это не вполне устроило, и он повторил свое предложение, указав на стул, стоявший по другую сторону стола. Не имевший привычки перечить своим гостям трактирщик опустился на краешек стула.
— С кем имею честь? — поинтересовался юноша.
— Мэтр Давид, — отрекомендовался трактирщик. — К вашим услугам, господин…
— Д'Артаньян. Шевалье д'Артаньян, — в свою очередь представился гость.
— Д'Артаньян? — переспросил мэтр Давид с удивлением, которое не укрылось от молодого человека.
— Что-то не так? — осведомился шевалье, заломив бровь.
— Простите, бога ради, сударь! — вспыхнул трактирщик. — Но… мне всегда казалось, что Артаньян — гасконский город…
— Именно так, мсье! И что ж с того?
— Ничего, сударь! Ровным счетом ничего! — поспешил заверить его мэтр Давид, прекрасно знавший крутые нравы носителей золоченых шпор и длинных шпаг, то есть всего того, что наличествовало у его гостя. — Просто ваш язык… ну… я хочу сказать, ваш выговор, то, как вы говорите, выдает в вас скорее северянина, столичного жителя, а не… гасконца. Простите, бога ради, сударь!
— Полно. — Юный дворянин небрежно взмахнул рукой, словно священник, отпускающий грехи. — Вы правы, мэтр. Я действительно вырос в столице, однако вынужден был уехать оттуда три года назад. Так что выговор у меня и в самом деле парижский. Вы проницательный человек, мсье!
Хозяин харчевни расцвел от комплимента и, не испытывая более неловкости перед гостем, решил поддержать беседу:
— Но сейчас вы, видимо, опять направляетесь в Париж?
— Верно, — согласился юноша, также стремясь не упустить собеседника. — Как он там?
— Париж? — переспросил мэтр Давид. — А как Париж? Париж стоит на месте.
— То есть? — насторожился шевалье. — Что значит — стоит на месте? А бывало по-другому?
— По-другому? — удивился трактирщик. — Да нет, сударь, конечно же по-другому не бывало! Это ведь поговорка такая. Парижская поговорка. Неужели не слыхали?
— Не доводилось, честно говоря. — Юноша нахмурился. — А что означает сия поговорка?
— Что означает? — Трактирщик явно был изумлен тем, что человек, выросший в столице, не в курсе такого расхожего выражения. — Ну это означает, что там, в Париже, все по-прежнему, ничего не изменилось и… все в этом же духе!
— Ах вот оно что! — понял шевалье, а потом уточнил: — Что, прямо-таки уж ничего и не изменилось?
Хозяин трактира пожал плечами:
— Да практически ничего! Все как было. Король, королева, кардинал Ришелье, герцог…
— А что мушкетеры? — перебил его юный дворянин, делая глоток вина и пристально глядя на собеседника.
— Мушкетеры? — снова потерял мысль трактирщик, отметив про себя некоторую непоследовательность молодого человека.
Он вообще был странным, этот шевалье… д'Артаньян. Не только вопросы собеседника насторожили мэтра Давида, но и его непонятное произношение. Оно действительно было далеким от южного, хотя и имело некий налет гасконского диалекта. Однако и парижанину оно не подходило никаким боком. Его гостиница «Вольный мельник» по праву считалась лучшей в городе, и все сколько-нибудь серьезные вояжеры останавливались именно у него. Так что столичный говор был хорошо знаком мэтру Давиду, и он мгновенно отказал господину д'Артаньяну в праве считать его выговор парижским. Отказал, правда, мысленно, не желая лезть на рожон, да и вообще почитая это делом совершенно бесполезным и крайне опасным. Поди угадай, кто перед тобой. А ну как шпион всемогущего Ришелье…
— Я имел в виду мушкетеров его величества короля Людовика, — уточнил юноша. — Я направляюсь в столицу, чтобы поступить на королевскую службу, но, к сожалению, не в курсе даже того, кто сейчас командует ротой мушкетеров.
— Господин де Тревиль, — ответил трактирщик. — Так же как и три года назад, сударь.
— Де Тревиль? — поразился шевалье. — Старик де Тревиль все еще командир королевских мушкетеров?! Вот уж не ожидал! Он ведь… — Юноша осекся.
— Гасконец, как и вы, сударь, — подсказал Давид. И не такой уж и старик, прибавил он про себя.
— Великолепно! — воскликнул юный дворянин. — Похоже, мои шансы попасть в гвардию растут час от часу!
— Бог вам в помощь, сударь! — от души пожелал ему хозяин гостиницы и, заметив повара, несущего на блюде качественно прожаренную курочку, сказал: — Ваш заказ, сударь. Приятного аппетита!
Он встал, поклонился и направился к себе за конторку, размышляя о странном постояльце, почтившем своим вниманием его «Мельника».
Ну а шевалье д'Артаньян подлил себе еще вина и всерьез взялся за трапезу, рассеянно поглядывая на улицу, где его лошадь столь же увлеченно поглощала сено, а с небес, подпертых высоченными колоннами стройных тополей, падали огромные белые хлопья.
Он смотрел на этот белый тополиный снег, бесконечно кружившийся в ритме какого-то изысканного, незнакомого танца и устилавший за слоем слой пыльную брусчатку, и вспоминал…
…Как на улице уже вторые сутки кряду, то слабея, то вновь набирая силу, лютовала вьюга. Шурик Чучнев стоял подле окна, прижавшись лбом к деревянной раме, и смотрел, как ветер, попавший в западню узкого монастырского двора, мечется по нему взад и вперед, вправо и влево, вверх и вниз. Повинуясь его хаотичному полету, мириады снежинок, плененные властной рукой безумца, то припадали к высоким сугробам и наметам, перегораживавшим двор, то взлетали к увенчанным крестами куполам. А когда ветер заворачивал в сторону окна и с размаху швырял в него пригоршню снега, сквозь щели и зазоры в неплотно пригнанной раме проникали колючие язычки стужи, пощипывавшие лицо и руки юноши. Монастырский двор был пуст.
В очередной раз убедившись в этом, Шурик отошел от окна, пересек узенькую келью и прижался спиной к теплому выступу печной трубы, выдававшемуся из стены в углу. В келье было совсем не жарко. Толстые стены братского монашеского корпуса и печка, теплившаяся двумя этажами ниже, не в силах были противостоять трескучему морозу, накрывшему Сергиев Посад в предрождественскую седмицу, на стыке декабря и января 7134 года от Сотворения мира.