дело в том, что то знание, которое содержится в Упанишадах, давалось метафизическим путем, но совершенно очевидно, что даже в таком виде, более широком, не может быть речи об абсолютном знании в полном смысле этого слова. Постольку поскольку передалось более широкое непосредственное божественное знание, но в силу того, что Абсолют и ниргуна брахман бесконечно шире того, что передано, опять совершенно очевидно, что это не может быть абсолютным знанием, это часть абсолютного знания, которая передана человечеству, но это не абсолютное знание в полном смысле этого слова. Генон говорит, что за пределами самого высшего, самого тайного человеческого знания о метафизическом порядке имеется предел и то, что лежит за этими пределами, может быть частично раскрыто человечеством. И таким образом может раскрыться новое знание, которое будет существенно менять некоторые ситуации человечества. Вот. Или оставаться всегда нераскрытым. В этом смысле надо вспомнить Оригена, который говорил о том, что Бог не может быть бесконечным, и не может быть бесконечным знание, и даже Бог не может познать самого себя. Но это его метафизическое мнение. Очень сложно говорить об этом, но очевидно, что об абсолютном знании может говорить только существо, которое осуществило полную реализацию Абсолюта. Для нас самое главное – то, что Генон здесь проводит четкую границу между метафизическим знанием и любым другим знанием, которым является, скажем, философия, искусство или религия. Еще одна деталь: он говорит, что Упанишады являются метафизической передачей через целый ряд древнейших мудрецов Индии. Но он также говорит о том, что Брахма-сутры уже являются вторичным знанием, то есть уже интеллектуальным обобщением того, что дано в Упанишадах. И потом уже комментарии Шанкарачарьи. Он следует его комментариями к Веданте. Он говорит о том, что все течения Веданты согласуются между собой и с Упанишадами. Если Упанишады рассматривать как реку метафизики, пролившуюся из тьмы Абсолюта, то…
Мозговое и физическое истощение взяли верх над Вадиком Внутриглядовым. Он понял, что уснул, хотя не подавал виду. Сидел он все с такими же бессмысленными глазами студента, занимающего чужое место до первой сессии, все так же чуть подымались складки его полосатой черно-белой рубашки, когда он медленно дышал, все так же шевелились в его косматой голове жирные мыслишки, которые теперь, впрочем, окончательно сменились образами сна.
Мерещилось Внутриглядову, будто стоит он на мосту через железную дорогу и больше он никакой не Внутриглядов, а какой-то уже совсем другой человек. На мосту этом стоит профессор в клетчатой рубахе, поверх которой мятый пиджак, и все бормочет: «Брахман такой, брахман сякой, метафизический поток, река Абсолюта». Было по-осеннему светло, как в тот день, когда Вадик Внутриглядов, еще бывший Вадиком Внутриглядовым, опоздал на лекцию по индийской философии и уселся рядом с противной старостой, не обладавшей особыми способностями, но притворявшейся усердной студенткой. Тот, кто когда-то являлся студентом Внутриглядовым, не выдержал, быстро прошагал к профессору и отчетливо сказал:
– Юрий Витальевич, давайте драться.
Во сне он сам подивился тому, что каким-то образом запомнил имя лектора. Не менее удивило его то, что Юрий Витальевич уверенно встал в боксерскую стойку, тем самым приняв бой. Сцепились.
Не ожидал экс-Внутриглядов такой прыти от тихого старичка, знатока Веданты. Юрий Витальевич снова и снова выползал из крепких объятий оппонента и даже наносил удары, не отличавшиеся мощью, но чрезвычайно точные. И все же молодость победила опыт: экс-Внутриглядов обхватил живот Юрия Витальевича, крепко сжал, да так, что что-то в Юрии Витальевиче хрустнуло, и сбросил его тело с железнодорожного моста. Он увидел, как Юрий Витальевич упал на щебень прямо головой, в то же мгновение безнадежно сломалась его шея, и специалист по индийской метафизике успел только сказать с укором:
– За что же вы так со мной?
Вадик Внутриглядов проснулся, ошпаренный чувством стыда. Сонливости как не бывало: на круглом лбу его высыпали крупные градины пота, влагой пропиталась и его вискозная рубашка. Невероятно жалко ему стало убитого во сне профессора, который не сделал ему ничего плохого, а напротив – пытался, как мог, приобщить его к тайнам восточной философии, которая и философией-то не является, а называем мы ее так лишь из-за ограниченности западного мышления.
– Совершенно очевидно, что в растении существуют следы присутствия Бога, – все говорил Мамлеев, успевший избавиться от пиджака и теперь сидевший в одной клетчатой рубахе. – Но он не осознается как живое существо. А в человеке Бог осознается как живой, как живое существо внутри него. Бог присутствует везде, но только в человеке он становится ясным. С другой стороны, станет понятна мусульманская притча об учениках Христа, Исы. О том, как группа людей спросила Христа: «Учитель, скажи нам подробно, как попасть в Царство Божие». А Христос ответил: «Почему вы все время думаете о тварном?» Здесь есть указание на то, что человек состоит не только из тварного, но и из нетварного и человеку стоит подумать о нетварном, потому что это достижимо для него. Христос говорил: «Почему вы все время думаете о тварном?» То есть Царство Божие – это тоже творение. Атман – это не творение, это сам Бог. Этот принцип очень важен для понимания того, что есть человек и как присутствует Бог в других космических иерархиях, в богах, полубогах и других существах, о которых говорит восточная традиция. В человеке он присутствует особым образом, он живет в нем, и поэтому Рене Генон, выступая от имени традиции, говорит, что человек занимает центральное положение. Почему? Потому что только из него главным образом, из центрального положения, где находится человек, реализация Абсолюта более вероятна в силу разных причин и в силу того, что Атман присутствует в человеке. Но традиция подчеркивает, что после смерти многие люди отпадают от центрального положения, превращаются в разного вида существ. При всем этом падении существует вариация через миллионы жизней, через миллионы страданий попасть опять в центральное положение. Генон не говорит о том, что человек…
– Пизда! Гусеничная пизда! Бормотание! – все орал на задних рядах студент, будто свихнувшийся от того, что ему сегодня довелось услышать.
Тут-то уж все, включая даже Юрия Витальевича, решили посмотреть, кто производит настолько неуместные звуки. Это был Володя Коепятов. Зимнюю сессию он завалит по всем предметам, а потом его отправят в армию, где он подорвет себя гранатой, чтобы не попасть в плен к вооруженным сторонникам государственного суверенитета Чеченской Республики. Володины останки сгребут с землею в гроб и отправят вечно всем недовольной мамаше, а фотографию с черной лентой повесят в университете на специальной доске. «Умер и умер, – пожмет плечами вечно пьяненький