Читать интересную книгу Дорогой мой человек - Юрий Герман

— Сергей Петрович Федоров, — со значением в голосе произнесла Ашхен, вы его, Володечка, не знали, так вот он рекомендовал очень остроумно и тонко: в стремлении своем лучше лечить людей один или два века спустя не зарезывать своих современников…

— Может быть, это и остроумно и тонко, — сказал Володя, — но для нас, хирургов, тут есть что-то опасненькое. По существу…

— А вы хотите зарезывать? — спросила Ашхен.

В это время запищал зуммер полевого телефона. Оганян сняла трубку и мужским голосом сказала:

— «Сирень» слушает. Есть, товарищ полковник, будет сделано. Исключительно на нас? Хорошо, будем готовы.

Она поднялась, смешала пасьянс Зинаиды Михайловны, дернула Володю за волосы и велела:

— Пойдем. Сейчас будут раненые. Много. Пойдем готовиться.

И нараспев произнесла свою любимую строчку из «Илиады»:

— «Многих воителей стоит один врачеватель искусный». Вы искусный врачеватель, Володя?

— Нет, — сказал Устименко. — Но я учусь.

Всю ночь, и весь день, и вторую бесконечную ночь врачи медсанбата 126 провели на ногах. Много раз за это сумасшедшее время сестра Кондошина делала Ашхен Ованесовне уколы кофеина. Доктора работали на всех столах. Военфельдшер Митяшин на исходе второй ночи потерял сознание, его аккуратно выволокли на мороз. Придя в себя, Митяшин очень сконфузился и, желтый, как стерильная салфетка, вновь вернулся в операционную. В эту самую минуту Устименко и увидел Веру Николаевну Вересову, приехавшую вместе с докторами группы усиления. Она вошла, выставив вперед ладони, розовая от холода, деловито-веселая, возбужденная.

— Здравствуйте, Владимир Афанасьевич! — крикнула она ему.

Он только зыркнул на нее глазами — измученными и покрасневшими, как у кролика. Ничего, потом он ей все скажет. Но, разумеется, ничего решительно не сказал. Просто-напросто не успел, потому что начала Вера:

— Вы так себя ведете, как будто я вас устроила в Алма-Ату, — заговорила она, блестящими, влажными и счастливыми глазами вглядываясь в Володю. — Вы надулись, вы мне не написали, вы ведете себя обиженным. А что я вам сделала дурного? Вы в медсанбате, на горячем участке, у вас отличное начальство, как вы смеете меня не благодарить?

— И в самом деле, Володечка, вы должны быть благодарны капитану Вересовой, — сказала начисто все позабывшая Ашхен. — Разве вам здесь плохо?

Уставшие доктора из группы усиления, громко переговариваясь, ели винегрет «со свежим луком» и пили чай в низкой землянке-столовой. Палкин, успевший уворовать на Володиных глазах три банки консервированной колбасы и очень боявшийся разоблачения, преувеличенно радушно угощал гостей. Вера Николаевна, потребовав у Норы ее гитару, запела флотскую песню:

Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,

Как море мертво без меня…

Пела она хорошо, так хорошо, что Зинаида Михайловна даже воскликнула:

— Вам надо учиться, деточка! У вас есть настоящее чувство!

— Чувства мало, — засмеялась Вера Николаевна. — Чувство у сотен тысяч, а настоящих певиц — десятки…

Прибежала сестра Кондошина, сообщила, что начинается пурга, и от этой пурги там, снаружи, всем стало еще уютнее. Потом принесла пакет, Ашхен его торжественно вскрыла, огласила приказ о присвоении ей и Бакуниной звания подполковника м.с., а Устименке — майора. И всем было видно, как и она, и Зинаида Михайловна рады за Володю. По этому поводу решено было выпить, и Палкина отправили в землянку к Ашхен за бутылкой портвейна.

— У меня во фляжке есть спирт, — сказал начальник группы усиления хирург Ступин. — Его бы развести…

Стоя выпили за подполковников и майора. И Вера Николаевна в это время не отрываясь смотрела на Устименку. И Ашхен тоже смотрела на него. Очень негромко она сказала Бакуниной:

— Я сегодня поглядывала на него иногда в операционной, когда шел поток. И сегодня и вчера. Энергичен, стремителен, осторожен, вдумчив. Какая хватка, Зинуша. Я в его годы была просто мокрой курицей. И знаешь, о чем я подумала?

— О чем? — как всегда робко осведомилась Зинаида Михайловна.

— В этой хватке есть уже немножко нашего бессмертия. Например, он наклоняется совершенно как я, а я это делаю, как нас учил Спасокукоцкий. Ты улавливаешь мою мысль?

— А пальпирует он по-моему, — окончательно оробев, но тем не менее глядя прямо в глаза Ашхен Ованесовне своими маленькими, светленькими, лучистыми глазками, сказала Бакунина. — Я ему дважды говорила, что так удобнее, и он в конце концов согласился…

— Упрямый! — любуясь Володей, сказала Ашхен.

— Очень, очень упрямый! — подтвердила Зинаида Михайловна. — И видишь, уже занят. Уже спорит со Ступиным. Вежливо, но спорит…

И Володя действительно спорил, они его отлично знали.

— А что, если я у вас останусь? — спросила Вера Николаевна, подсаживаясь к Ашхен. — Вы не станете возражать? Я ведь разносторонний товарищ, у меня и в хозяйстве будет идеальный порядок.

В это время она смотрела на Володю, который черенком вилки выдавливал на клеенке положение инородного тела в плечевой кости прооперированного нынче ночью главстаршины Монасенка. Полковник Ступин хмуро слушал и пытался возразить, но Володя ему не давал.

— Вы считаете, что у меня в хозяйстве непорядки? — спросила Ашхен.

— Нет, почему же, у вас образцовый медсанбат, но я и в этой области могу вам помогать.

Ашхен промолчала.

— Можно я буду с вами откровенна, как с родной мамой? — ласково спросила Вера. — Вы позволите, Ашхен Ованесовна?

Старуха кивнула большой головой.

— Я безумно люблю этого человека, — показав на Володю взглядом, шепотом произнесла Вересова. — Я люблю его больше жизни, больше родителей, больше самой себя. Я готова ради него принять нищету, я готова идти с ним на край света…

— Край света не понадобится, — со своим характерным, клекочущим акцентом задумчиво произнесла Ашхен. — И нищета не понадобится. Этому кораблю предстоит большое плаванье, из Устименки будет недюжинный врач. Уже сейчас он представляет собою явление…

— Явление? — одними губами повторила Вера, и щеки ее покрылись ярким румянцем.

— Явление, да! И не понимать это могут только очень глупые люди. Так что вы, Вера Николаевна, ничем не рискуете, одарив его своим чувством…

Она с жестким любопытством нацелила на Веру свое пенсне:

— О возможностях товарища Устименки знают в нашем санитарном управлении, его уже не раз приглашали в базовый госпиталь, вам это, по всей вероятности, известно. Генерал Харламов очень заинтересован в его дальнейшей судьбе. И Александр Маркович Левин, который, как вам известно, тяжело болен, говорил мне, что Устименко его совершенно покорил…

Вера молчала, потупившись: ей было даже чуть-чуть страшновато. А Ашхен продолжала, словно читая ее мысли:

— В этой войне, моя милочка, все не так просто: есть генералы, которые занимают должности капитанов, — может быть, я немножко преувеличиваю… Но есть капитаны, которые войдут в Берлин генералами, а может быть, и маршалами, и тут я нисколько не преувеличиваю. Я верю в эту высшую справедливость, дорогая Вера Николаевна, хоть генералу на капитанской должности кажется, наверное, иначе. Вы согласны со мной?

Вересова быстро кивнула головой. Она поняла не все. Ей только было понятно, что Володя войдет в Берлин генералом. И она даже закрыла глаза на мгновение, так за него обрадовалась.

— Такому человеку, как Устименко, нужна очень хорошая жена, — услышала она. — Для него все слишком серьезно, понимаете? Он серьезно относится к жизни.

— А чем я ему плоха? — медленно улыбнулась Вера Николаевна. — Глупа? Нехороша собой? И специальность, кстати, Ашхен Ованесовна, у нас одна…

— Разве? — помолчав, вдруг спросила Ашхен. — Вы тоже доктор?

«Что она — с ума сошла? — испуганно и зло подумала Вера. — Ну, погоди, старая ведьма!»

В час пополудни, когда пурга приутихла, группа усиления уехала к пирсу, а оттуда на главную базу — катером. Устименко не попрощался с Верой, он в это время работал в перевязочной. Ашхен Ованесовна посмотрела, как он там командует, с удовольствием послушала, как обрушился он вдруг на нерадивую сестру Сонечку Симаковскую, добавила Сонечке и от себя и отправилась вниз по гранитным обледенелым ступенькам — к своей землянке. С трудом открыв тяжелую, обледенелую дверь, она сбросила ватник, закурила папиросу из подаренной нынче Ступиным красивой коробки, вздохнула и сказала Бакуниной:

— Быть нашему бычку на веревочке, Зиночка! Уже и она, эта красавица, понимает, во что может со временем оформиться такая личность, как наш Володя. А я, старая глупая старуха, не удержалась и еще подлила масла в огонь. Ты, наверное, не знаешь по своей святости, но есть женщины, которые искренне, со всем пылом страсти, безумно любят успех. Да, да, такие есть! Они любят только успех и могут идти на самопожертвование ради преуспевания…