- Ты посмотри, прямо канцелярия у меня в тереме собралась! - Хмыкнул я глядя на склонившегося над бумагами с пером в руке монаха.
Сидевший рядом и очевидно рассказывавший монаху очередную небылицу Анисим подскочил и, поклонившись затараторил.
- Не изволь гневаться герцог-батюшка, сие человек божий прибыл издалече, а записывает все, дабы весточку братии послать о делах московских.
- А ты ему под это дело всяческий вздор рассказываешь?
- Помилуй, герцог-батюшка, да какой же вздор, только истинную правду!
- Ну ладно правду, так правду, - проговорил я, вздохнув и скользнув взглядом по также подскочившему и пожирающему меня взглядом монаху вышел.
- Господи что творится в моем доме, то паломники какие-то по двору шляются, то монахи, то делегаты на собор ночуют, - посетовал я, садясь в седло, - странно только то, что меня самого до сих пор не прирезали с такими-то порядками.
- Ваше высочество сами изволили пригласить некоторых делегатов. - Флегматично пожал плечами Казимир.
Михальский был кругом прав, я сам, посмотрев на их мытарства, пригласил остановиться у меня сначала новгородцев, а затем и делегатов из Вологды. Жилья в Москве катастрофически не хватало, и приезжающие на собор люди селились где придется, без различия чина и состояние. Так что мое предложение было принято с благодарностью. Однако, если у вологодцев кандидатура Карла Филипа особых возражений не вызывала, то жители Великого Новгорода сразу же заявили что шведского принца, говоря языком более поздних времен, они в гробу видели! На что я им заявил, что голосовать на соборе они могут за кого угодно, лишь бы вслух не болтали, тем паче, что им в Новгород возвращаться, а там шведы.
Наш путь лежал в кремль, где начинал свою работу Земский Собор. В Москву потихоньку стали возвращаться жители, так что на пустынных прежде улицах попадалось все больше народу. По обычаю впереди моего кортежа скакали два рейтара из отряда Вельяминова, отряженные по его горячему настоянию. Их задача была расчищать путь, пуская при необходимости в ход плети, а от немцев сейчас москвичи плеть бы не стерпели. Однако на практике этого еще ни разу не потребовалось. Народу еще было маловато, а остальные меня знали и завидя мою процессию спешили убраться с дороги и поприветствовать поклонами, или косыми взглядами. Охраняли кремль беспрепятственно пропустившие нас внутрь стрельцы. Я предлагал Пожарскому и Минину использовать, где возможно мою пехоту, однако по здравому рассуждению, решили не раздражать москвичей и прочих делегатов видом немецких наемников. Кстати сказать, дружба с Мининым очень мне помогла, по крайней мере, было чем кормить свой изрядно выросший за счет пехоты регимент. Король Густав Адольф, которому я слал послание за посланием с просьбами о помощи, хранил царственное молчание. Во всяком случае, ни солдат, ни денег, ни даже четких указаний, что делать дальше я так и не получил. Иногда хотелось бросить все к чертовой бабушке и, помахав рукой всем присутствующим, вернуться домой в далекий Мекленбург. Увы, вернуться было совсем не просто. Через земли враждебной Речи Посполитой путь был заказан, а через Швецию... а что я скажу королю?
Меня предупредили что входить в главный храм страны, каким несомненно был Успенский собор, иноверцу нельзя. Я, в общем, не сильно и рвался, представлять кандидатуру Карла Филипа должны были Иван Никитич Романов и другие бояре. О ходе выборов я все равно узнаю от Аникиты. Вельяминов к моему удивлению тоже был делегатом от Твери, где находились вотчины его рода. Дожидаться решения собора я собирался где-нибудь в совершенно разоренном старом великокняжеском дворце, все же стоять на улице подобно простым зевакам мне было невместно. Но едва я направился в сторону грановитой палаты из собора выбежали служки и кинулись ко мне.
- Князь, - зачастили они, кланяясь, - тебя зовут на собор, пойдем с нами, сделай милость!
- Да вы ополоумели поди! - хмыкнул я в ответ, - мне давеча митрополит Иона все уши прожужжал что иноверцам в Успенский собор нельзя.
Служки переглянулись и, перебивая друг друга, снова затараторили:
- Преподобный Сильвестр всяко лаялся и посохом грозился, дескать, стоять за веру православную в бою иноверцу можно, а в собор нельзя?
- А Иона, что же?
- Промолчал.
- Ну, раз промолчал, стало быть, пошли.
Под напряжёнными взглядами собравшихся у собора людей мы прошли в храм. Перед входом служки начали креститься и мне тоже ничего не оставалось как снять шляпу и осенить себя крестным знамением, слыша за спиной: - "ишь как басурманина корежит!"
Посреди собора было устроено нечто вроде круглого стола за которым сидели иерархи православной церкви и самые знатные бояре. Делегаты попроще теснились за ними по краям. У алтаря стояло кресло для ведущего прения князя Дмитрия Пожарского. Выйдя в круг между столами, и поклонившись присутствующим, я вопросительно взглянул на Дмитрия Михайловича.
- Князь Иван Жигимонтович, - начал он торжественно, - волею собора и всей земли русской решили мы что не хотим государя иной с нами веры и из иных земель. Тем паче, что никто из кандидатов не приехал на собор сам и не прислал своих представителей. Никто кроме шведского королевича Карла Филипа коего персону представляешь ты.
Над собравшимися в соборе застыла звенящая тишина, а Пожарский после короткой паузы продолжал.
- Мы помним князь, о твоих заслугах. О том, что ты выдал нам схваченного в Пскове самозванца и о том, что бился вместе с нами Ходкевичем. Знаем также, что ты спас от погрома воровскими казаками Вологду. Посему не хотим обидеть тебя отказом прежде не выслушав, говори князь!
Не зная как начать речь, к которой совсем не готовился, я на некоторое время завис. В голове крутилось нечто вроде "уважаемые товарищи депутаты", но слава тебе господи хватило ума такого не говорить.
- Русские люди! Вы собрались здесь, чтобы выбрать себе царя. - Начал я сначала негромко, но все более возвышая голос. - Вы сами так решили, сами выбили иноземцев из вашей столицы и сами выберете того, кого сочтете достойным. Вы правы в том что не хотите видеть своим царем иноверца. Не может в православной стране царем быть католик или лютеранин. Но королевич примет вашу веру. Он молод еще и сердце его впитает истину, как земля после засухи впитывает живительную влагу. Он не участвовал в вашей смуте и ему не кому мстить за обиды. У него нет тут друзей, но нет и врагов. Многие из вас присягнули в свое время королевичу Владиславу и, хотя покойный Гермоген освободил вас от этой клятвы, он не раз еще придет с войной на вашу землю пытаясь вернуть себе престол. Однако брат королевича Карла Филипа один из могущественнейших королей в Европе и всегда сможет ему помочь, случись война.
- А Новгород? - подал голос кто-то из-за спины боярина Шереметьева.
- Если Карл Филип станет русским царем, то его брату не будет нужды удерживать ни Новгород, ни иные какие земли. Если же не станет, то, скорее всего, вы будете с ним воевать. Что для вас лучше - думайте сами, а я все сказал.
- Мы поняли тебя князь, а ответ дадим завтра, - отозвался Пожарский.
Еще раз поклонившись, я собирался выйти, но в круг неожиданно вышел Аникита Вельяминов. Поклонившись во все стороны он, пользуясь общим замешательством начал говорить.
- Вот что я вам скажу люди! Королевич Карл Филип может и всем хорош быть, а может и не очень. Мы его не видали и каков он, знать не знаем! Однако есть человек, которого мы не только знаем, но и в бою видели и во всяком ином деле. Я сейчас о тебе князь Иван Жигимонтович! Роду ты знатного и со многими европейскими королями в родстве! Обиды русским людям от тебя николи небывало, а многим ты напротив помог. Вдов и сирот утешал, храмам святыни возвращал, про то многие ведают, а я так и сам видел. Потому слово мое такое, если и выбирать кого из иноземных государей - то лучше тебя не найти!
Выходка Аникиты вызвала некоторое оцепенение среди присутствующих, но затем боярин Салтыков ехидным голосом с места громко заявил:
- Не должон ты Никитка по худости рода раньше других царей выкликивать. Получше тебя есть люди на Москве.
- Зато мне тушинский вор, да Жигимонт польский вотчины не жаловали, - не остался в долгу Вельяминов.
Среди присутствующих немедля поднялся гвалт. Уж очень много претензий друг к другу накопили присутствующие за последние годы. Некоторые от криков уже собирались переходить к делу, засучивая рукава, но Пожарский резко поднялся и, стукнув посохом, потребовал тишины. Пока он успокаивал собравшихся я, покачав головой, вышел из собора слыша как за моей спиной Дмитрий Михайлович говорит писцам ведущим протокол: - "а вы запишите, что Вельяминов сказал".
Едва я вышел меня обступили собравшиеся и стали с надеждой спрашивать, что же решили на соборе.
- Да ничего пока не решили, - пожимал я плечами в ответ, - молятся вот чтобы господь их, значит, вразумил. И вы бы помолились что ли, а то мало ли чего они там нарешают!