рукой и сжимает мою ладонь, чтобы повести меня дальше.
Скорее всего, моя рука стала липкой от сахара, но он, похоже, не против, так что я тоже ничего не говорю. Его сильные пальцы сжимают мои, и я отвечаю таким же пожатием, идя вместе с ним сквозь толпу.
Мы находим наших трубадуров именно там, где и ожидали – посреди самой большой толпы на площади. Луми и Оребон аккомпанируют, а Кауамхи поет, и все вокруг них смеются и танцуют.
Оребон замечает нас в толпе и машет нам рукой, при этом не пропуская ни одной ноты. Остальные тоже продолжают выступление, широко улыбаясь нам.
Люди вокруг танцуют, аплодируют и бросают деньги в открытый футляр от музыкального инструмента, лежащий у ног Луми и Кауамхи. Я тоже начинаю танцевать, качаясь, кружась и двигая плечами.
Я пытаюсь заставить Хадсона потанцевать вместе со мной, но он отказывается и продолжает стоять неподвижно. Если не считать его протянутой руки, за которую я держусь, кружась на месте, он не проявляет никакого интереса к тому, чтобы потанцевать со мной.
Чем дольше мы находимся здесь, тем более шумной становится толпа. Все в отличном расположении духа, так что никто не возмущается, когда танцующие толкают их. Но я вижу, что Хадсон все больше напрягается по мере того, как толпа хмелеет и становится все разнузданнее. А когда кто-то валится прямо на меня – так что я улетаю вперед, – его терпение иссякает.
Он мягко берет меня за руку и вместе со мной протискивается к краю толпы. Более того, он старается двигаться так, чтобы я по-прежнему могла танцевать, кружиться и делать все, что мне хочется, пока он своим телом заслоняет меня от тех, кто может меня толкнуть, чтобы я могла чувствовать себя в безопасности.
И я действительно чувствую себя в безопасности – в куда большей безопасности, чем когда-либо ощущала себя в разгоряченной толпе. Но при этом Хадсон не пытается лишить меня права выбора, не пытается уговорить уйти или взять контроль над ситуацией в свои руки.
Вместо этого он изо всех сил старается сделать все, чтобы я чувствовала себя комфортно, притом так, чтобы наши с ним действия продолжала определять только я. Никто никогда не вел себя со мной подобным образом, даже Джексон, который все время стремится оберегать меня и пытается изменить мое поведение. Хадсон же просто действует так, чтобы вокруг меня оставалось безопасное пространство, в котором я могла бы делать то, что захочу.
И от этого он начинает нравиться мне еще больше.
Наверное, именно поэтому, когда одна песня заканчивается, а следующая еще не началась, я беру его за руку и говорю:
– Давай поищем место потише, такое, где будем только ты и я.
Глава 82
Звездочка ты ясная
– Грейс –
– Ну все, теперь ты можешь открыть глаза, – говорит мне Хадсон.
– Ты это серьезно? – спрашиваю я, открыв глаза и оглядевшись по сторонам. – Ты притащил меня на эту верхотуру?
– Для тебя только лучшее.
– Ты хочешь сказать, что это лучшее место для того, чтобы столкнуть меня вниз? – спрашиваю я, глядя вниз.
Уговорив меня сесть ему на спину и закрыть глаза, он вскарабкался на высоченную часовую башню, и теперь мы стоим прямо за циферблатом.
На остальных трех сторонах крыши этой башни имеется ограждение, доходящее мне до талии, а на этой стороне его нет – так что перед нами открывается потрясающий вид на городские огни и фестивальное убранство, но при этом до нас почти не долетает шум.
– Насколько высокая эта башня? – спрашиваю я, снова посмотрев вниз и думая, что Дымка, должно быть, чуяла нечто, о чем я не подозревала, когда отказалась взбираться сюда вместе с Хадсоном. Сейчас она бегает где-то внизу и, вероятно, сооружает для Хадсона еще один букет цветов.
Он подходит ко мне и становится рядом.
– В ней двенадцать или тринадцать этажей. А что?
– Да так, ничего. Интересно, через сколько секунд я разобьюсь насмерть, если упаду?
– И при этом люди обвиняют в пессимизме меня, а не тебя, – замечает он, покачав головой. – Не беспокойся, Грейс. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.
– Это ты сейчас так говоришь.
– Я получил ожоги, спасая тебя от дракона, и это произошло меньше чем через час после нашего знакомства, – напоминает он мне. – Так что я говорил это всегда.
Он прав. Так и было.
– А я поблагодарила тебя за это?
– Я не хочу твоей благодарности, Грейс.
– А чего ты хочешь? – шепчу я и тут же мысленно ругаю себя, потому что я совсем не уверена, что мне надо слышать ответ на этот вопрос.
Но оказывается, что я зря беспокоилась, поскольку Хадсон уклоняется от ответа.
– А чего хочешь ты? – спрашивает он.
На языке у меня вертится тысяча ответов, одни правдивы, другие лживы, и все они таят в себе опасность. А потому я глотаю их все, кроме самого безобидного:
– Танцевать. Давай я тебя научу. – Я протягиваю ему руку.
Похоже, это его развеселило.
– Я никогда не говорил, что не умею танцевать.
– Нет, говорил. На площади, когда я пригласила тебя на танец, ты сказал, что не танцуешь.
– Вот именно. Я не танцую. Но это не значит, что я не умею танцевать.
– Ты издеваешься? Выходит, все это время ты умел танцевать? Это так беспонтово.
– Как наследник трона вампиров может не уметь танцевать? – спрашивает он. – При Дворе Вампиров все еще проводятся балы – как и при многих других дворах.
– Ну все. Это решает дело.
– Какое дело? – спрашивает он, но я не отвечаю.
Вместо этого я достаю свой телефон, который по-прежнему ношу с собой – в основном в качестве плацебо, поскольку в этом мире нет интернета, а звонки не проходят через барьер. Но в гостинице мне дали удобную зарядку на солнечной батарее, и я все еще могу пользоваться тем, что загрузила раньше. Я могу слушать любимую музыку.
– Что ты делаешь?
– Выбираю песню, – отвечаю я. – Ты будешь танцевать со мной – прямо здесь и сейчас.
На его лице отражается настороженность.
– Я же сказал тебе, что я не танцую.
– Ничего, сейчас мы это изменим.
У него делается еще более настороженный вид.
– Грейс…
– Знаешь что? Притворись, что ты компания «Найк», и «просто сделай это», – говорю я и сразу же врубаю песню группы Walk the Moon «Shut up and Dance»[5].
Хадсон смеется:
– Это и есть песня, под которую ты хочешь потанцевать?
В это мгновение как раз звучит строчка «заткнись и танцуй», и я показываю вверх, как будто все это картинка комикса и эти слова написаны в «пузырьке» над моей головой. Хадсон качает головой, берет меня за руку, притягивает к себе и крутит в танце – очень умело.
Он ведет, ведет меня в танце, качая, выгибая назад и крутя по всей крыше башни. А когда песня подходит к концу, он закручивает меня и опускает к полу так уверенно и искусно, что мог бы утереть нос любому профессиональному танцору танго.
Когда он поднимает меня, я смеюсь, испытывая чистую радость. Хадсон качает головой, затем смеется вместе со мной.
– Ты просто супер! – говорю я ему. – Это было так классно!
– В самом деле? – Он улыбается так, будто у него нет никаких забот, и я не могу оторвать глаз от его неотразимой ямочки.
Она так очаровательна – он сам так очарователен, – что я едва удерживаюсь от того, чтобы протянуть руку и коснуться ее. Коснуться его, коснуться совсем не так, как мы касались друг друга, когда танцевали.
Но это означало бы поднять вопросы, обсуждать которые я еще не готова. С Джексоном все было легко, но теперь я могу признать, что легко было потому, что это было просто. Первая любовь, и все такое. Но я инстинктивно чувствую, что с Хадсоном все будет намного сложнее. Намного напряженнее. И намного, намного страшнее.
Поэтому я сжимаю кулаки и призываю на помощь всю силу воли.
– Да, – говорю я. – Ты великолепен.
– Ты тоже. – Он делает глубокий вдох и, кажется, собирается с духом, чтобы что-то сказать. Но в конечном счете просто делает выдох и качает головой. Я чувствую, как напряжение отпускает меня, чувствую, как мои мышцы расслабляются – хотя о том, что они были напряжены, я даже не подозревала. И тут он приподнимает бровь и спрашивает: – Хочешь сделать это еще раз?
Да,