можешь это знать? Это вполне может быть воротами в ад. – Она корчит рожу.
– Может, и так, – соглашаюсь я. – Но, вероятно, все же нет.
Она вздыхает:
– Ты прав. Вероятно, нет.
– Не бери в голову. Ты найдешь себе работу по душе, – пытаюсь я ободрить ее.
– Забудь о работе, которая будет мне по душе. Я буду просто искать что-то такое, что действительно могу делать. Быть может, Кауамхи сможет научить меня петь.
– Или тебе надо попытать счастья в библиотеке, прежде чем ты начнешь петь.
Она бросает в меня подушку:
– Ты кайфолом, ты это знаешь?
– Да я ужасный человек, если пытаюсь спасти барабанные перепонки местной публики. – Я закатываю глаза.
– Ты не можешь этого знать. Возможно, я смогла бы стать отличной вокалисткой.
– Может, и так, – говорю я, намеренно цитируя свой ответ на ее реплику о воротах в ад. – Но, вероятно, все же нет.
– Ну, если ты настаиваешь. – Она встает с кровати и начинает обуваться. Я только сейчас замечаю, что на ней моя последняя чистая футболка – которая из-за длины выглядит как платье – и больше ничего.
– Куда ты идешь?
– Искать прачечную. А еще я хочу утопить мои печали в ледяной стружке со вкусом местных ягод. И, возможно, мне удастся найти такую работу, которая не заставит меня чувствовать себя полной неудачницей. Ты пойдешь со мной?
– Когда ты так это формулируешь, как я могу отказаться?
Глава 78
Поиски работы
– Грейс –
– Ты права, – говорит мне Кауамхи, когда мы идем по торговому кварталу Адари два месяца спустя. – Эта ледяная стружка просто великолепна. Поверить не могу, что я никогда не пробовала ее прежде.
– Я тоже. Там, где я жила раньше, было похожее заведение, и летом мы с моей лучшей подругой ходили туда каждый день и пробовали ледяную стружку разных вкусов. Таких вкусов у них было целых сто – примерно столько же дней было и в наших летних каникулах, так что при желании каждый день можно было пробовать новый вкус.
Кауамхи лижет свою порцию лакомства и стонет:
– И каким же был твой любимый вкус?
– Лимон и лайм, – сразу же отвечаю я. – Хезер твердила мне, что я зануда, а я отвечала, что я традиционалистка. В отличие от нее, которая больше жизни любила ледяную стружку со вкусом маршмеллоу и маринованных огурцов.
Обычно воспоминания о Хезер и о том, как мы с ней поддразнивали друг друга, вызывают у меня улыбку, но сейчас мне приходится несколько раз прочистить горло, чтобы избавиться от застрявшего в нем кома. Я поверить не могу, что никогда не увижу ее снова.
Интересно, о чем в эту минуту думает она?
Дядя Финн, Мэйси и Джексон хотя бы живут в мире сверхъестественных существ. Они находились рядом в тот день, когда я исчезла, и могут строить гипотезы относительно того, что могло случиться со мной. Но Хезер – она не знает ничего. Вообще ничего.
Мы с ней были лучшими подругами, а потом я просто исчезла из ее жизни. Беспокоится ли она обо мне, думает ли, что со мной что-то стряслось, или считает, что я конченая стерва, которая исчезла с концами, заведя новых друзей? И если так, то как же это ранит ее…
Думаю, из всех последствий того, что мы оказались заперты в этом мире, это худшее. Да, потеря Джексона и наших с ним уз сопряжения – это ужасно. Но потеря Хезер ничем не лучше. Мы с ней дружили больше десяти лет, и теперь все пошло псу под хвост.
– Что такое маринованные огурцы? – спрашивает Кауамхи, сморщив нос. – Это звучит странно. Как и маршмеллоу.
– Маринованные огурцы имеют соленый вкус с кислинкой, а маршмеллоу очень сладкое, – объясняю я. – По отдельности и то и другое, вкусно, но вместе… – Я кривлюсь.
– Если только ты не Хезер, – говорит она с улыбкой, в ответ на которую улыбаюсь и я, вспомнив странности лучшей подруги.
– Да, если только ты не Хезер. – Я откусываю еще один кусок ледяной стружки со вкусом лимона, пока мы обходим целующуюся парочку. – К сожалению, лакомства вроде этого будут перепадать мне нечасто, пока я не найду другую работу.
Кауамхи вопросительно поднимает бровь:
– А что случилось с твоей работой на ферме?
– Оказывается, работать на ферме получается у меня плохо. – Я качаю головой, вспоминая все, что произошло за те два дня, что я проработала на ореховой ферме. – Очень, очень плохо.
– А как насчет места секретаря в приемной врача?
– После двух дней работы мне вежливо сообщили, что я не гожусь на эту должность, – угрюмо отвечаю я. – Я все время нажимала не те кнопки и бросала трубку, когда звонили пациенты. А также, кажется, забывала брать оплату с пациентов до того, как они уходили, а затем выставляла следующему пациенту двойной счет.
Она смеется, затем пытается замаскировать свой смех с помощью кашля, когда я в шутку делаю сердитое лицо.
– Но, кажется, ты попытала счастья еще в каком-то месте?
– Да. – Я вспоминаю те несколько часов, которые провела на свечной фабрике. – Но я не хочу об этом говорить.
– А, ну ладно. – Она вскидывает руки вверх, показывая, что сдается.
– Я и не подозревала, что я такая неумеха, – говорю я, вздохнув. – Не понимаю, как я могла оказаться непригодной для стольких видов работы?
– Ничего, ты еще найдешь дело, которое тебе подойдет. – Она бросает остатки своей ледяной стружки в урну. – Просто для этого тебе нужно время.
– А что, если такого дела просто не существует? – спрашиваю я, сделав то же самое. – Потому что, если честно, сейчас я вообще не думаю, нравится мне та или иная работа или нет. Я просто хочу найти такую работу, которую не запорю. И мне кажется, что я прошу не слишком многого.
– Мы с ребятами могли бы научить тебя жонглировать.
– Ну уж нет, только не это, – фыркаю я.
– Да ладно, может быть, у тебя получится…
– Нет, – повторяю я.
Она вздыхает:
– Ну хорошо. Я буду искать в городе объявления о приеме на работу. А сейчас мне надо встретиться с ребятами, чтобы порепетировать для сегодняшнего фестиваля.
– Разве вам нужны еще репетиции? – удивляюсь я. – Вы же и так поете великолепно.
Она закатывает глаза:
– Повторенье – мать ученья. Если хочешь, можешь пойти со мной. Только прошу тебя – не пой.
Я смеюсь:
– Это заманчивое предложение, но думаю, мне лучше продолжать ходить по городу, высматривая объявления о вакансиях. Может быть, найдется какой-нибудь магазин, в который я еще не подавала заявление об устройстве на работу.
– И, вероятно, таких магазинов много. – Кауамхи обнимает меня одной рукой. – Не беспокойся. Ты обязательно что-нибудь найдешь.
– Да, Хадсон тоже так говорит. – Я качаю головой: – Ему легко говорить, ведь сам он сразу нашел идеальную работу.
И это действительно так. Когда он явился в хозяйственный магазин в свой второй рабочий день, хозяйка этого магазина упомянула, как она расстроена тем, что на этой неделе учитель ее дочери ушел на пенсию. И во время обеденного перерыва Хадсон отправился в школу и заполнил заявление о приеме на работу.
Я бы никогда не подумала, что грозный вампир может работать учителем в третьем классе начальной школы – но он был в восторге. И это получается у него хорошо. Очень хорошо.
Один раз я зашла в школу, незадолго до большой перемены, чтобы занести ему обед, и он читал детям историю о гигантской умбре, которая жила в горах и которой все боялись. Как-то раз один мальчик из близлежащего городка заблудился в горах, и эта умбра спасла ему жизнь. Они стали настоящими друзьями, хотя мальчик и не мог остаться в горах с умброй, поскольку ему надо было вернуться домой к своим родителям.
Мальчик с вьющимися фиолетовыми волосами и веснушчатыми щеками поднял руку и спросил:
– А почему он не испугался умбры?
Хадсон снисходительно улыбнулся и задал встречный вопрос:
– А сам ты как думаешь – почему?
Мальчик задумался на целую минуту – и я видела, что он в самом деле думает, – затем улыбнулся и сказал:
– Потому что он понял, что важно не кто эта умбра, а какая она.
Хадсон улыбнулся этому мальчугану и продолжил читать рассказ, но, если честно, я понятия не имею, какой там был конец, потому что все это время едва удерживалась от того, чтобы не расплакаться на глазах у всех этих ребятишек. Из-за того, что Хадсон так добр к этим детям и они