Читать интересную книгу Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места - Сета Лоу

и игнорировать, на первый план выходит хрупкость локальных смыслов, контекстов и отдельных мест.

Концептуальная схема воплощенного пространства применяется для отхода от исключительной зависимости исследования от социально-конструктивистской перспективы и макроанализа социального производства. Концепция воплощенного пространства предполагает, что тела и их пространственные и временны́е поля являются основой материалистического подхода, который включает агентность человеческих и прочих (nonhuman) тел, а также аффекты и перемещения этих тел в процессе создания обитаемого пространства. Фокус на телесности позволяет объединить в рамках этого подхода социальное производство и конструирование пространства, но в то же время он может выступать в качестве противоположной и альтернативной теоретической перспективы, помещающей в центр анализа тела и воплощенность (bodies and embodiment).

Интерес к концепциям, в которых тело и воплощенность становятся неотъемлемыми аспектами пространственного анализа, отвечает потребности в теоретических формулировках, сочетающих эмпирическое обоснование повседневного опыта (включая аффективные и дискурсивные феномены) с материалистической моделью. К этой рамке также относятся исследования и теории мобильности, траекторий, путей и проектов, помогающие объяснению тех способов, которыми пространственно-временные единицы перемещаются в пространстве, создавая различные узлы и места. Для фиксации воплощенных аспектов пространства особенно эффективны такие методологические подходы, как автоэтнография, феноменологические описания, запись ощущений, карты перемещений и жизненных историй.

Анализ воплощенных пространств проливает свет на то, как телесные практики трансформируются в различные виды политического действия и политического сознания. Например, траектории велосипедистов движения «Критическая масса» в Нью-Йорке и Будапеште преобразуют город при помощи использования навыков езды на велосипеде и других телесных практик. Эти практики отражают «право на город», принадлежащее его жителям, выступая зримой метафорой демократического политического действия. Этнографические примеры ретреты и корсо не столь убедительны с политической точки зрения, однако они демонстрируют, как воплощенные ритуалы прогулок воспроизводят, населяют и трансформируют город при помощи ходьбы: участники подобных действ присваивают пространство тротуаров и улиц ради собственных социальных целей и личных желаний.

Социальное конструирование пространства опосредовано языком как семиотической системой, которая прямо и косвенно связывает пространство с индивидуальными, социальными, культурными и политическими смыслами и воспоминаниями. Центральная роль языка в создании места требует большего внимания к способам его функционирования при идентификации, производстве и трансформации пространства. Язык сигнализирует о пространстве, измеряет и именует его при помощи географических наименований и нарративов, а также трансформирует пространство посредством метафор, синекдох и других разновидностей образной речи. Анализ языка является важной составляющей любого пространственного исследования в силу той роли, которую он играет в оформлении опыта места, в изменении конфигураций социальных отношений, в стимулировании и ограничении материальных перспектив.

Лингвистический анализ пространства и места принимает разнообразные формы – от описательной топонимики и фиксации языковых ландшафтов до сложного декодирования дискурса и текста, включающего анализ «обволакивающего текста», нексус-анализ и дискурсивный анализ. Критический дискурс-анализ выступает важным исследовательским и методологическим инструментом, поскольку он выявляет и расшифровывает умолчания и референциальные неопределенности языка. Обращаясь к изучению повседневных разговоров людей о жизни в тех или иных местах, такой анализ способен уловить и идентифицировать стереотипы расового, классового и гендерного характера, лежащие в основе пространственных отношений и искусственной среды. Например, в исследованиях жилищных кооперативов сравнение двух дискурсов принадлежности их участников – мы обозначили их формулами «семья» и «такие же люди, как и мы» – демонстрирует, каким образом использование языка, создание метафор и различные формы включения создают в двух рассмотренных многоквартирных домах особые аффективные атмосферы и социальные отношения.

Лингвистика и социолингвистика предлагают множество методологических подходов, которые характеризуют пространство и место, деконструируют их, придают им смысл и осуществляют их производство. К этим методологиям относятся различные формы дискурсивного анализа, в том числе «большой» дискурс-анализ, где рассматривается использование языка для репрезентации и конструирования мира и идеологии, и «малый» дискурс-анализ, в котором изучаются структура и организация языка. К другим методологиям относятся анализ разговорной речи, отслеживание траекторий использования местоимений, анализ чередования коммуникативных ролей в формальных и неформальных речевых событиях, текстовый анализ и исследования взаимосвязи мобильности и языка. Социолингвистика располагает множеством специализированных методов для интерпретации и деконструкции глубинных смыслов «повседневных разговоров» и языковых практик гегемонии. Масштаб и сложность имеющих языковую основу исследований пространства и места также расширяются за счет этносемантического анализа, языковой диффузии, лингвистического картографирования на базе ГИС (географических информационных систем), таксономических исследований различных типов пространств и их использования.

Изучение взаимосвязи эмоций и антропогенной среды также исходит из социально-конструктивистской перспективы. Как и язык, эмоции представляют собой социальную практику и телесный опыт, играющие решающую роль в интерпретации событий и окружающей среды и реакции на них. Эмоции имеют преимущественно культурный характер, они встроены в эмоциональные ландшафты и институты, которые управляют социокультурным закреплением эмоций в отдельных людях и местах. К методологии изучения эмоций как формы социального конструирования пространства относятся традиционные этнографические методы с добавлением феноменологических техник. Чтобы вызвать людей на разговор о чувствах, предчувствиях и ощущениях, испытываемых в определенном пространстве или месте, используются дополнительные методы – можно попросить информантов вести журнал или дневник, писать рассказы о местах, где они побывали, ходить гулять, а затем делать аудиозаписи об увиденном в процессе, делать зарисовки, фотографии или видео.

Пространственный подход к эмоциям и пространству также включает применение теории аффекта и таких метафорических понятий, как аффективная атмосфера и аффективный климат. Их появление помогает изучать то, как чувствуют и производят чувства сами пространства, не прибегая к репрезентативным теориям, где используются лингвистическая категоризация и атрибуции познания и сознания. Сила нерепрезентативной теории заключается в том, что она направляет внимание на невербальные и доличностные способы коммуникации и передачи того или иного сообщения, а также на распространение воплощенных ощущений при помощи таких механизмов, как «инфицирование», контакт и циркуляция. Аффект определяется как сгусток энергии (intensity) или ощущение, присутствующее внутри тел, групп, взаимодействий людей и нечеловеческих акторов, цепочек случайных событий, и, что наиболее важно для наших целей, аффект присутствует внутри пространств и мест.

Методологические проблемы изучения аффекта и пространства трудно разрешить без таких понятий, как аффективная атмосфера и аффективный климат, которые связывают повседневный пространственный опыт с более масштабными социально-политическими процессами. Кроме того, механизм перехода от эмоций в том виде, как они описываются отдельными людьми, к пространственным и медийным контекстам, которые порождают эти эмоции, обеспечивают понятия эмоциональных институтов и эмоциональных ландшафтов. Однако более существенную гибкость и более творческий подход к осмыслению взаимодействия аффектов, эмоций и пространства и их политического потенциала дают метафоры атмосферы и климата.

В этнографическом примере чувства страха перед преступностью и чужаками, который испытывают многие жители Нью-Йорка после 11 сентября и обитатели закрытых жилых комплексов, также демонстрируется, каким образом эмоциональные институты наподобие СМИ выступают одной из составляющих производства